Ральф де Брикассар

— Да нет же, — вступил в разговор Ральф, — просто в наборе цветов, которые позволяют себе женщины, иногда присутствует какой-то вызов, даже провокация. Как вывеска на злачных заведениях, не правда ли, мистер Кроуз?

— До чего же эти мужчины сложные натуры, — вздохнула Рэйчел. — Ты не находишь, дорогая? — обратилась она к Вирджинии.

Вирджиния внимательно посмотрела на Ральфа и ничего не ответила.

— А вы знаете, друзья, — неожиданно сказал Кроуз, — вас здесь принимают за молодоженов. Для супругов с двухлетним стажем это неплохо.

— Но немного странно, не так ли? — спросила Вирджиния агрессивным тоном.

— Почему же? — постарался не заметить ее тона Кроуз. — Я же сказал, что зрелища, которые меня раздражают, не всегда неприятны.

Ральфа испугал тон, которым Вирджиния заговорила с Кроузом, и он решил вмешаться, чтобы не допустить обострения, и спросил Кроуза о намечающейся выставке его портретов в Нью-Йорке.

— Это будет грандиозная выставка, — пообещал Кроуз. — Напрасно вы в свое время отказались от портрета своей жены.

— А вы собирались писать портрет с Вирджинии? — спросила Рэйчел, с завистью разглядывая подругу, пытаясь обнаружить в ней те достоинства, которые увидел Кроуз. — Вирджиния, дорогая, я тебя поздравляю!

— Не с чем поздравлять, — сухо ответила Вирджиния. — Портрета не было и не будет.

— Напрасно, — многозначительно заявил Кроуз, Ральф тут же поднялся и стал прощаться. Кроуз пригласил де Брикассаров поужинать с ним.

— Это невозможно, — ответила за мужа Вирджиния, — мы уже приглашены.

На улице Ральф мягко спросил:

— Неужели Кроуз настолько тебе неприятен, что ты даже соврала? Он талантливый художник, образованный человек, не сплетник.

— Я знаю, милый, — призналась Вирджиния, — но я его не выношу. Его голос, который, кажется, ищет в тебе что-то, чего тебе вовсе не хотелось бы показывать… Его глаза… Они всегда неподвижны. Ты заметил? Этот игривый, но холодный тон. В конце концов, мы его даже и не знаем хорошо. — Вирджиния вдруг остановилась. — Скажи мне, мы не будем с ним встречаться в Нью-Йорке? Почему ты молчишь? Значит, ты уже пригласил его! Ты неисправим! Ты такой доверчивый человек. Не оправдывайся, я понимаю, что это одно из твоих достоинств, хотя ты и сам от этого страдаешь. Но прости меня, милый, — спохватилась она. — Я не должна была говорить с тобой так. Ты сам знаешь, как лучше. Если ты хочешь, я готова терпеть его и в Нью-Йорке.

— Но ведь мы можем уехать прямо отсюда на Саурес и будем там только вдвоем, — предложил Ральф.

— Нет, нет, — испуганно проговорила Вирджиния. После того, как она увидела мир, ей уже не хотелось забиваться в свою лесную хижину, хотя Ральф постоянно стремился туда. Он, конечно, мог бы настоять, и Вирджиния не посмела бы возразить ему, но в Нью-Йорке его ждал дядя. Он стал прибаливать и хотел, чтобы Ральф пожил какое-то время рядом с ним.

Вечером Ральф с Вирджинией были в театре. Лондонская труппа давала «Гамлета». Принца играл молодой, но уже знаменитый актер. Вирджиния плохо знала Шекспира, и ее совершенно не тронули страсти, которые когда-то происходили в датском королевстве. Однако, когда они уже ехали в санях домой, она молчала, стараясь не испортить своим высказыванием впечатления Ральфа от спектакля. Она видела, что муж погрузился в грустные размышления. В такие минуты он был ей особенно дорог.

— Уитни действительно гений, — тихо сказал Ральф, — гений ужасный: он до безумия чувствует плоть. Я не знаю более заразительного искусства, чем искусство плотское. Ты не согласна со мной?

Вирджиния не спешила с ответом, и Ральф задумчиво продолжил:

— Хотя ты не можешь этого знать, но… это правда.

51

Они еще оставались на курорте, когда Вирджиния почувствовала боли в сердце. Иногда ночью они накатывали на нее такими удушающими волнами, что она стонала во сне. Ей казалось, что ее душит какое-то ужасное чудовище, она кричала, отбивалась от него, но освобождалась из его страшных объятий только тогда, когда просыпалась, и то не окончательно. Наяву боли ощущались не так сильно, но совсем не проходили. Вирджиния снова вспомнила предостережение доктора Стинера, и, несмотря на то, что он признал свою ошибку, возобновившиеся боли вернули ей ощущение неминуемой смерти. Может быть, доктор просто не хотел ее огорчать, а то, что она до сих пор жива, — заслуга Ральфа. Его заботы просто продлили ей жизнь, вот и все. Но это вовсе не значит, что она будет жить долго. Смерть может наступить в любой момент. Вирджиния ничего не сказала Ральфу, она старалась даже не показывать ему, насколько плохо себя чувствует, но он, конечно, заметил ее состояние, и в один из солнечных морозных дней де Брикассары улетели в Нью-Йорк.