Рандеву

— Мне бы хотелось найти ему другого хозяина, — продолжала Жанетта. — Я не хочу отдавать его в приют. Может, они его там усыпят. А он очень милый, вот только эта энергия… Он не годится для города. Его бы кому-нибудь, кто живет в деревне, где есть место, чтобы побегать. Это было бы идеально.

Мишель взглянул на меня.

— Слышишь?

Я кивнула.

Шоссе, по которому мы ехали, сбегало вниз по долине. Гектары виноградников, насколько хватало глаз. То тут, то там на вершине холма виднелся замок или загородный дом. Дождь кончился, но небо по-прежнему было затянуто тучами.

Пират скулил на заднем сиденье. Он явно не привык ездить в машине. Поскулив, пес перешел на жалобный вой.

— Наверное, ему надо пописать, — сказал Мишель.

В его голосе я услышала напряжение.

Чуть дальше была площадка для парковки. Я доехала до ее середины и выключила мотор.

Мишель вышел. Открыл заднюю дверь, позвал Пирата, и они отправились к лесу. Я видела, что он разговаривает с собакой.

Подняв уши, Пират искоса смотрел на него. Пушистый хвост, почти свернутый в колечко, задорно раскачивался над его спиной.

Поодаль от меня стояла машина с прицепом. Я видела женщину, которая на заднем сиденье переодевала ребенка. Она подала мужу белый пакетик, и тот пошел с ним к мусорному баку.

Похоже, Мишель с Пиратом от души забавлялись. Пес прыгал, будто нападая, а Мишель, уклоняясь, играл с ним. У меня это вызвало какое-то теплое чувство. Глядя на них, я поняла, что испытываю не только влечение к мужчине. Не только плотское желание.

Это было нечто большее.

Мы ехали километр за километром в молчании. Оно казалось невыносимым, болезненным, но я просто не знала, что сказать.

Все, что приходило в голову, представлялось мне тяжеловесным или наигранным, фальшивым. Нас разделял и языковый барьер, и от этого мне становилось еще тягостнее, потому что я не была уверена в том, поймет ли он, что я хочу сказать.

Я не знала слов, которые хотела сказать, на его языке. Меня тяготило то, что я сама создала эту ситуацию или, по крайней мере, позволила ей возникнуть. Безусловно, мне не на что и не на кого было перекладывать ответственность.

— Здесь надо съехать, — сказал Мишель.

Я направила машину за большим грузовиком и включила сигнал правого поворота. Не прошло и пяти минут, как мы уже ехали по дороге, ведущей к дому.

Почти дома.

Мой желудок сжался.

— Я хочу увидеть тебя еще, — эти слова прозвучали внезапно.

Я кивнула.

— Конечно. Ты у нас работаешь и будешь видеть меня каждый день.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

Еще пол километра.

Я в смятении остановила «вольво» у обочины и повернула ключ зажигания. Я говорила, не глядя на него.

— Мишель, у меня дети. Я их очень люблю. Я замужем. То, что случилось сегодня… То есть не случилось… Это…

Он повернулся ко мне и быстрее, чем я смогла отреагировать, положил руку мне на шею. И сразу крепко поцеловал в губы.

— Я хочу увидеть тебя еще, — повторил он и отпустил меня.

Я на мгновение закрыла глаза, чтобы немного успокоиться, прежде чем заведу мотор.

13

Воспитание и развитие «внешнего человека»[25]

— процесс непрерывный. Особенно это важно во избежание его выпадения из социума.

Такие виды искусства, как, например, литература, должны были бы утолить голод «внутреннего человека», но после чтения становится ясно, что двух идентичных «внутренних людей» не существует, и от этого у меня крепнет чувство, что каждый человек в своей глубинной сущности является единственным, а видимость того, что это не так, основана на внешнем сходстве и поверхностных представлениях о личности.

Клеточки и полочки, каталожные ящики, свойства личности. Цвет кожи, пол, прическа, работа, наличие детей или их отсутствие, возраст, музыкальные пристрастия, социальное положение, вероисповедание — в любом порядке.

Сие должно было бы означать, что почти все формы связи между людьми базируются на чем-то внешнем. Печально, но, может быть, так безопаснее.

Это успокаивает.

Чувство вины.

Ужасное чувство вины.

Эрик ничего не заподозрил.

Я не была дома семь-восемь часов, а кажется, что семь-восемь месяцев.