Рандеву

Бастиан кивнул и демонстративно отодвинул свои рисунки подальше от сестренкиных. Изабелла повернулась на бок и рассеянно водила фломастером по бумаге. Я забеспокоилась. Все утро она была вялой и плаксивой, жаловалась на боль в животе. Я боялась, что она заболела.

Больным детям не нужно мороженое. Им нужна мама.

— Да, работает! — крикнула я.

По телевизору шла передача об индуизме. Я переключилась на детский канал.

— Ребята, Губка Боб[46]!

Дело сделано. Могу ехать. Уже половина второго.

Поспешив в спальню, я достала из шкафа чистые трусики. Потом бросилась в ванную, почистила зубы и быстро оделась.

Спустилась по лестнице, схватила с комода ключи и, взяв две пустые продуктовые сумки, вышла во двор.

— Я уехала! — крикнула я убиравшему инструменты Эрику. — Скоро вернусь!

Он рассеянно помахал мне рукой.

По парковке у ресторана ходили взрослые и дети. Несмотря на пасмурную погоду, четверо малышей резвились на прилегающей к нему детской площадке.

Я объехала ресторан, с обратной стороны стояло несколько машин, видимо автомобили здешнего персонала, и два грузовика с прицепом. Здесь же обнаружились мусорные контейнеры, наполненные под завязку. «Вольво» я поставила именно там.

Тропинку отыскала не сразу — между деревьев ее почти не было видно. В лесу меня поразил сумрак — казалось, почти вечер. Метров через триста от стоянки, неподалеку от маленького холма, у деревянного домика стояли три каравана.

Ни машин, ни велосипедов, ни мотоциклов. На земле у одного из прицепов виднелась спутниковая антенна. Все двери заперты, занавески задернуты. Никаких признаков жизни.

Я уже поняла, что многие жители этой части Франции ведут своеобразный образ жизни. Они часто переезжали из одного пустующего каравана в другой, нанимаясь на любые сезонные работы. Луи рассказывал, что жил именно так. И, уверял он меня, был не единственным.

В любом случае, эти караваны необитаемы или их хозяева долгое время находятся в отъезде.

Я нервно взглянула на часы. Пять минут третьего. Повернулась к дорожке, которая казалась такой же заброшенной, как и вся местность вокруг.

У деревянного домика стоял хлипкий садовый стул, на него я и уселась. Время шло. Два пятнадцать. Два двадцать. Половина третьего. Заслышав в отдалении шум автомобиля, я вскакивала со стула и шла к дорожке, но всякий раз моим надеждам не суждено было сбыться.

Без пятнадцати три. Я больше не могла сидеть. Встала, начала кружить между караванами. Через пять минут я знала их вдоль и поперек.

Под ногами трещали ветки, шуршали осенние листья. Похолодало, или мне это показалось? Я сунула руки в карманы куртки и смотрела, как изо рта с дыханием вырываются облачка пара.

Где его носит?

В голове пролетали разные мысли. Может быть, что-то случилось? Несчастный случай на дороге… Я не один раз была свидетельницей почти аварийных ситуаций с мотоциклистами — этими камикадзе, которые выделывали зигзаги на крутых поворотах трассы с двухполосным движением, дерзко пересекая на большой скорости разделительную полосу, а на приближение грузовых фур реагировали, прибавляя газу, вместо того чтобы вернуться в свой ряд.

Может, Мишель слишком поздно выехал из дома и…

Три часа.

Я вышагивала взад-вперед по лесной поляне от дорожки к караванам и обратно. Начался мелкий дождик. Пальцы покраснели от холода. Меня била дрожь.

Никак не могла простить себе, что мы с Мишелем не обменялись номерами мобильных телефонов. Я бы позвонила ему или отправила сообщение. По крайней мере, хоть что-то узнала бы.

Возможно, я упустила в пятницу вечером нечто важное? Порывшись в памяти, поняла, что единственный разговор, который действительно можно назвать разговором, у нас с Мишелем был на закрытой террасе ресторана «Пират» в Аркашоне. Да и то мы ни о чем особенном не говорили, разве что о французских диалектах. После этого события разворачивались слишком быстро. Мы едва ли перебросились друг с другом парой фраз.

Ни слуху ни духу. Становилось все холоднее, и здесь, у заброшенных караванов, я спрашивала себя, не слишком ли идеализировала Мишеля. Не нарисовала ли я для себя его радужный портрет, исходя из того, что мне хотелось видеть? В конце концов, что я о нем знала?

У него была судимость, об этом обмолвилась Бетти. И не только у него, у всех парней, работавших у Петера. По ее недомолвкам я поняла, что Вандаму доверять нельзя. Это становилось мне все более очевидным. Мишель воспринимал Петера как отца и не хотел слышать об этом человеке ничего дурного.

Может, Мишель сейчас дома, пьет пиво перед телевизором? Он просто не хочет со мной разговаривать, не хочет, чтобы им помыкала женщина, и дал мне это понять, заставив прийти сюда, в наиболее безлюдное место, какое можно себе представить. А я, как полная идиотка, жду его под дождем.

Он стоял передо мной будто наяву, прикладываясь к бутылке с пивом. Смеялся и шутил вместе с Брюно. Я снова посмотрела на часы. Три пятнадцать. Мишель не придет.

Я пошла обратно к машине. Меня обуревали эмоции — разочарование, злость, досада.

Стыд.

Я вспомнила о покупках только в тот момент, когда села в машину.