Раннее (сборник)

…Вечером как-то спешил я к их дому,Слякотью мартовской, поздней зимой, –Перед дверьми их стоял незнакомыйАвтомобиль легковой.Тускло желтелся в дожде-косохлёстеС визгом качаемый ветром фонарь –Дверь отворилась – и странные гостиВышли в ночную недобрую хмарь:В гладких пальто одинаковых двое,С поднятым чёрным воротником,И между ними – отец, расстроен,С беленьким узелком.Видя меня – он не видел. И сердцеСжалось, предчувствуя быль.Вспыхнули фары – хлопнули дверцы –Брызгая, вырвался автомобиль…В дому ещё дымилось жертвоприношеньеКаким-то злым, неведомым богам…Лежали в грудах книги после потрошеньяИ оползнями рушились к ногам.Ковры комком. Столы и шкафы – настежь.Бельё, посуда и постели в кучи свалены.

И – шкура на полу.Как будто этой вот ощеренною пастьюМедведь налютовал, сорвавшись со стены.Здесь сутки обыск шёл. А найден был лишь снимокИ унесён трофеем он один:Съезд энергетиков; меж ними –И Федоровский, и… Рамзин[3].Кто б знал тогда, что не удастся навестиВ квартире этой – раз разрушенный уют?Лиха беда – беде прийти,А пабедки добьют{53}.Исчез, как канул зять. И тёща в тех же дняхБыла параличом разбита.Недели не прошло – и Миша на конькахУпал – ударился – сгорел от менингита.В их мрачный дом, потуплен и стеснён,Я редко стал. Мне чудилось, что мать пытала немо:Ведь вот, ты жив. Ты – жив. Зачем же он?Зачем же он так рано взят на небо?Но заболела Ляля. ИВ день солнечный, скача через ручьи,В день, бурно лившийся водою талой,

Я к ней пришёл. Она одна лежала,Худые руки белые за головой держала,Рукав халата повисал крылом безсильным птицы,Сползала книга с одеяла.И вздрогнула: «Серёженька! Иди сюда, мой рыцарь!Что долго не был ты? Я так тебя ждала.Ты так мне нужен, так сейчас мне нужен!Ну, расскажи – как школа? Я давно там не была…Погода как? Снег почернел? И лужи?..Шёл ночью дождь. Я ночью не спала,К окну вставала, слушала из темноты,Как трубы водосточные шумели…Скажи, дружок, а ты…Ты знаешь, где живёт Джемелли?»– «Да кто ж не знает?!» – «А не выдашь тайну?..Вот это вот письмо – мгновенно, моментально…»– «Конечно, Ляля, дай!» Порывисто привстав,За шею обняла меня ладонями в жару:«…Но если не пойдёт с тобой,не станет отвечать – добавь,Что я – умру!»Клонился день. Израненно тянулись облака.

Багрец и хмурь мешались над холмом Темерника{54}.Ручьи стихающие морщило холодным ветерком,И лужи подстывающие трогало ледком.Запыхавшись, взбежал я лестницей крутой,Взволнованным чутьём необычайное предвидя, –Джемелли встал передо мнойТаким,КакимЯ никогда его не видел:Открытый лоб морщинами раскроен,Упрямым гневом сдвинутые брови,В распах сорочки – матовость груди…«Сергей?! Входи!»Стремительно втащив меня через порог(А дверь на ключ! а дверь на цепь!), – по комнатам повлёк.«Тебе письмо!» – «Что с ней? Что с ней?»– «Она больна!» – «Сядь. На пол. Так. Молчи.А вот – моё. Моё письмо, Сергей,От слова и до слова заучи».Я стал учить, не понимая сам,Какой же смысл разгорался по строкам,Ещё не уловив их гибельную связь.

А он читал письмо, в окно косясь,Прислушиваясь к лестничным шагам.Шли к нам.И на площадке стихли.«Учи, учи!» – Ушёл. Стерёг там кто кого:Он – их ли?Иль они –  его?Сжимая кулачонками вискиВ тиски,Я одолел ещё с десяток строк.Ударил в тишину звонок.Потом как будто по железу процарапала отмычка.Вернулся крадучись. Зажёг, сломавши, спичку.Прошёлся в угол, умеряя шаг.«Ну – как?» –«Ещё». – «Учи-учи. От слова и до слова».Застыл, куря у косяка двери.Я вспрыгнул на ноги: «Готово!»Он сел спокойно: «Говори».Горячим шёпотом, взахлёб,Я строку в строку повторил, –И только тут, смотря на бледный потный лоб,Я понял, что я заучил.