Ранний эллинизм

Для понимания всей этой огромной искусствоведческой литературы периода эллинизма рассматриваемые нами авторы выдвигают и соответствующую принципиальную позицию, которую никак не мог наметить, например, тот же Б.Бозанкет. У них мы читаем: "Вместе с творчеством в области искусства и его изучением появилось новое понимание красоты, рассматривающее художественные ценности как таковые независимо от вызываемых ими моральных или интеллектуальных ассоциаций"{78}. Это чрезвычайно важный принцип, весьма талантливо подхваченный в эллинизме данными авторами. Заметим от себя, что, несмотря на все традиционные вопли об упадке эллинизма, в этом пункте эллинизм явился совершенно новой ступенью античной эстетики. Так, Платон и Аристотель весьма глубоко чувствовали стихию красоты. Но красота для них была слишком онтологична, слишком неотделима от самого бытия, хотя она и была только одним из моментов этого последнего. Но красота как самостоятельный феномен, как самодовлеющая предметность, как вполне бескорыстная созерцательность, такая красота впервые стала формулироваться именно только в период эллинизма. К.Гилберт и Г.Кун при этом не очень понимают абстрактно-субъективистское происхождение этой эстетической автономии. Но можно их поблагодарить и за то одно что от них все же не ускользнула подлинная новость эллинистически-римской эстетики или, по крайней мере, один из существеннейших моментов этой новизны.

Несомненно положительной является также и та осторожность, с которой авторы говорят здесь об этой новизне. Они вполне отчетливо понимают то, что эллинистические авторы, перегруженные огромными художественными материалами, не имели возможности создать привычку к постоянным исследованиям явлений красоты, причем тут имеется ссылка на Б.Бозанкета, рассуждающего на этот раз исторически правильно{79}. И при всем том, что касается самого понимания красоты, то "одновременно получила признание и красота художественной формы как таковой и красота природы"{80}. В этом отношении, с точки зрения авторов, период эллинистически-римской эстетики обладает невиданным разнообразием. Здесь мы находим и глубокого знатока и ценителя искусства с тонким вкусом. Здесь и болтун, панегирист. Здесь и "ультраутонченный, доверяющий лишь своим чувствам, эстет". Здесь и собиратели коллекций, включая и императоров, часто тоже бывших знатоками и меценатами. Наконец, в эту эпоху не было недостатка и в страсти к показному и в вульгарной алчности к разным произведениям искусства.

В области критики искусства здесь была тоже целая гамма понимания и учености, начиная от чувств, близких к философии, и кончая технической работой над восстановлением памятников{81}.

Все это в известной мере вело эстетику к некоторого рода измельчанию, однако весьма полезному в смысле прогресса в анализе деталей. Ученики Аристотеля, Феофраст и Аристоксен, не столь принципиальны, как сам Аристотель. Но эстетические идеи того времени развивались "в сторону более тонкого анализа мастерства художника, к конкретному образу вместо отвлеченной идеи, к отказу от преклонения перед метафизикой"{82}.

К сожалению, приходится тем не менее отметить, что такие важные принципы, установленные двумя излагаемыми у нас авторами для всей эллинистически-римской эпохи (от Аристотеля до Плотина), совершенно не проведены ими с необходимой отчетливостью в отношении многих отдельных областей этой эстетики. В своем месте мы укажем стоические тексты, которые как раз и говорят о чистой и бескорыстной оценке явлений красоты и искусства у стоиков. Но в анализируемой нами книге о стоиках говорится мало и не очень вразумительно. Говорится об их большом техническом прогрессе в области грамматики и риторики, но о самой эстетике стоиков не сказано ни слова. Поэтому становится непонятным то заключение, которое делается об эстетике стоиков и эпикурейцев в целом:

"Таким образом, знакомясь с высказываниями стоиков и эпикурейцев, мы убеждаемся, что теоретические исследования в области эстетики в послеаристотелевский период становятся более выдержанными, более тщательными, более научно-обоснованными и реалистичными"{83}.

Почему это именно так, у приводимых нами авторов никаких доказательств не имеется. И вообще характеристика стоической и эпикурейской эстетики у излагаемых нами авторов, можно сказать, совсем не удалась. Зато общая характеристика эллинистически-римской эстетики развита у этих авторов с достаточной глубиной и даже, мы бы сказали, нарядно. Жаль только, что проводимый авторами эссеистский метод делает изложение эллинистически-римской эстетики несколько беспорядочным и не сведенным воедино. На самом же деле, как нам кажется, здесь есть и свой внутренний план и своя система, которые нам, однако, приходится обнаруживать, конечно, с некоторым риском и не везде с достаточной достоверностью. В этом плане бросаются в глаза прежде всего две основные линии эллинистически-римской эстетики: теоретически-эстетическая и практически-искусствоведческая. Обе эти линии у К.Гилберт и Г.Куна обрисованы ярко.