Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— А она — очень порядочная… и так здраво рассуждает… Сразу же заметила, насколько я выше их… Я вовсе не чудовище, Сьюзэн, и не собираюсь заставить вас страдать… Если ваш Фортунато действительно не убийца и его отпустят, извинившись перед ним, приводите его к нам, и мы с вашей матерью составим о нем свое непредвзятое мнение.

Счастливая Сьюзэн заявила родителям о том, что они — самые лучшие на свете и что она уверена в том, что Фортунато им понравится, но для этого необходимо, чтобы комиссар Прицци признал свою ошибку, а этот полицейский отличается большим упрямством.

— Не беспокойтесь, Сьюзэн, в случае чего, я сумею приструнить его. В Дюнкерке у меня был один сержант…

— Не нравится мне этот Пьетро Лачи, инспектор… Чересчур уж он набрасывается на своего коллегу, которого мы держим у себя. Мне кажется, что один из них, даже если он невиновен, знает правду. Сходите в «Ла Каза Гранде» и приведите мне этого Пьетро Лачи, мне нужно с ним поболтать.

Пока Кони исполнял данное ему поручение, Массимо приказал привести к нему Фортунато.

— Ну что, ты еще не решился разговориться?

— Что я могу вам сказать, синьор комиссар, кроме того, что я не виновен и что когда увидел труп Джозефины, то так испугался…

— Чего испугался?

— Ма ке! Ведь все в гостинице знали об отношениях между мной и Джозефиной… Я был уверен, что меня заподозрят!

— Ну, для этого не требовалось большого ума, а?

— Нет, не требовалось, но я понял это только позднее.

— Представьте себе, Фортунато, мне очень хочется вам верить.

Маринео радостно воскликнул:

— Правда? Значит, меня скоро отпустят?

— Не торопитесь! До этого мы еще не дошли… Чтобы вас отпустить, мне совершенно необходимо заменить вас в камере кем-то другим.

— Да? А зачем?

— Для моей собственной репутации. Как вы были одеты, когда обнаружили преступление?

— Я должен был идти на прогулку со Сьюзэн Рэдсток и поэтому зашел к Джозефине в десять минут седьмого вместо половины седьмого. Я успел переодеться в легкую одежду: на мне были брюки из серой фланели, куртка в серо-белую клетку, а на шее — красный платок вместо галстука.

Вошел Кони и предупредил комиссара о том, что Лачи уже доставлен. Прицци сказал Фортунато:

— Строжайше запрещаю, — слышите? Строжайше! — произносить хотя бы одно слово, даже если тот, кого я буду допрашивать, выдвинет против вас возмутительные для вас обвинения. В противном случае вы только помешаете своему возможному освобождению.

— Хорошо, синьор комиссар, я рта не раскрою!

— Отлично! Введите его, инспектор!

Войдя в кабинет, Пьетро сразу же увидел Фортунато.

— Убийца!

Сын донны Империи промолчал, и комиссар, одобрив его действия кивком головы, занялся Пьетро.

— Призываю вас к порядку, синьор Лачи! Я не потерплю, чтобы в моем присутствии оскорбляли кого бы то ни было! Понятно?

— Извините меня, синьор комиссар.

— Вы за что-то ненавидите Фортунато Маринео, да?

— Он — убийца той, которую я любил!

— Но ведь вы ненавидели его и до убийства, разве не так?

— Так! И опять-таки, из-за Джозефины… Он не имел права заставлять ее так страдать!

— То есть, проще говоря, вы ревновали ее к нему?

— Да.

— Позабудьте на минуту о вашем предубеждении по отношению к арестованному, синьор Лачи, и ответьте на один мой вопрос: вы уверены, что видели именно Фортунато выходящим из комнаты погибшей?

— Совершенно уверен, синьор комиссар!

— И вы никак не могли ошибиться?

— Никак!

— Если суд поверит вам, синьор Лачи, ваш коллега проведет в тюрьме всю свою жизнь.

— Так ему и надо!

— В котором часу вы видели Фортунато?

— В восемнадцать тридцать.

— Синьор Лачи, как был одет предполагаемый преступник в момент, когда он выходил из комнаты Джозефины?

— На нем был синий костюм служащего гостиницы.

— Вы в этом уверены?

— Совершенно!

— Тем хуже для вас, Пьетро Лачи!

— Хуже? Но почему, синьор комиссар?

— Потому, что вы солгали правосудию, допустили лжесвидетельство, а подобный поступок можно объяснить тем, что вы сами убили Джозефину Пампарато!

— Клянусь вам…

— Довольно клятв! Ты с самого начала лжешь! В этот вечер на Фортунато были серые фланелевые брюки и куртка в клетку!

— Да, правильно, теперь я вспомнил!

— И на этот раз ты не ошибаешься?

— Нет, нет… Тогда мне показалось… Но теперь я точно вспомнил…

— Вот ты и попался, Пьетро! Маринео был одет в служебный костюм! Значит, ты не мог видеть его выходившим из комнаты Джозефины! Давай, признавайся, пока дело еще не зашло слишком далеко!

Пьетро открывал и закрывал рот, не издавая ни единого звука. Он попытался было что-то сказать, но не сумел и разрыдался.

— Ну что, скажешь ли ты, наконец, правду?

— Я… я не… видел Фортунато в тот вечер… Но я слышал, как Джозефина назначила ему свидание…

— И до этого побежал к ней уговаривать не принимать твоего соперника?

— Когда я пришел, она уже была мертва… Ужасно… Я едва не закричал от страха… и удрал оттуда…

— Ты опять лжешь, Пьетро… Когда ты пришел, она была в полном здравии… Ты стал умолять ее не принимать Фортунато… Ты говорил ей опять о своей любви, а она начала над тобой смеяться, и тогда ты сдавил ей горло, чтобы она замолчала, но сделал это чересчур сильно! Разве не так, малыш?