Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Рад был вас увидеть, дон Эстебан. Надеюсь, что мы очень скоро встретимся вновь: я хочу лично посмотреть на попытку дона Луиса вернуться. Если ему это удастся, будет настоящая сенсация. У меня к этому делу свой интерес: афиссион[91] к корридам у меня в крови.

* * *

Я почувствовал какую-то неприятную тяжесть после его ухода. Что его насторожило? Какой подлог учуял этот лис? Я напрасно ломал голову над этим вопросом, не понимая, что смог бы выиграть дон Амадео в случае провала Луиса, ведь он же сам признался мне, что если Вальдерес окажется не на уровне, то он потеряет все. Может быть, Фелипе был просто от природы чересчур подозрительным?

В Ла Пальма дель Кондадо я отметил, что Луис прогрессирует с каждым днем. Он почти полностью восстановил свою прежнюю ловкость. Ему оставалось лишь доработать движения ног, чтобы стать таким, каким он был прежде. Даже этого уже было вполне достаточно, чтобы добиться среднего уровня. Луис не стал скрывать своего удовлетворения, когда я объявил, что Ламорилльйо, Алохья и Гарсиа согласны участвовать вместе с ним в выступлениях.

— Увидишь, Эстебанито, как все удивятся. Я догадываюсь, что будут говорить обо мне, когда узнают о моем возвращении, но мне все равно: я уверен, слышишь? — уверен, что заставлю их замолчать и начать аплодировать!

Я предпочитал его мальчишескую уверенность сомнениям и опасениям от встречи с публикой.

Консепсьон удивляла меня все больше и больше. Она теперь никак не напоминала ту, которая со злостью говорила со мной в Альсире, и казалась столь же увлеченной, как и ее муж. Так же внимательно она следила за его режимом и была еще придирчивей к тренировкам. Я никак не мог понять, с чем было связано такое усердие.

День приезда Ламорилльйо и Гарсиа стал радостным для всех. Мы долго обнимались и даже позволили себе сделать некоторые отступления от режима, касающиеся напитков, но уже со следующего дня принялись за дело с еще большей страстью. Увидев работу Луиса, Ламорилльйо, мнение которого я очень ценил, сказал:

— Это настоящее воскресение, дон Эстебан! Он никогда не был так хорош. Если Луис будет так же работать на арене, успех ему обеспечен!

Я тоже так считал и был рад услышать подтверждение своих надежд.

Амадео Рибальта появился во второй неделе мая со множеством подписанных контрактов. Он пояснил, что представил скромные запросы по выступлениям в Арле и Пампелуне, но если они принесут триумф во Франции, особенно в Басконии[92], он договорился с организаторами в Сантадере и Валенсии о пересмотре суммы гонораров. Оставшийся в Мадриде Мачасеро деятельно занимался рекламой: объявление о скором возвращении «Очарователя из Валенсии» уже наделало немало шума в кругах, близких к корриде. Его прежние почитатели демонстрировали свое полное доверие к бывшему кумиру, в отличие от прессы, которая начала мощную кампанию по дискредитации Вальдереса, очевидно не желая возвращения человека, от которого можно было всего ожидать. Луис оставался к этому безразличен и даже подбадривал нас.

— Пусть они вопят, сколько им нравится. Скоро я заставлю их сменить тон, а если они и нападают на меня, — то потому, что далеко не уверены в моем провале. В противном случае они обошли бы меня молчанием.

Как я и ожидал, дон Амадео оказался очень требовательным в условиях контракта, заставив Луиса подписать его на пять лет. Несмотря на возражения Консепсьон, контракт был подписан, после чего Рибальта справедливо заметил, что если Луис рисковал только именем, то он — всем своим состоянием. И все же Консепсьон заметила:

— Луис рискует потерять не только имя, но и жизнь, дон Амадео!

Рибальта отделался неясным жестом:

— Об этом я не беспокоюсь, у дона Луиса достаточно опыта, чтобы избежать ненужных случайностей.

* * *

Несколько дней спустя, проезжая через Севилью, я сам смог убедиться в силе кампании, развернутой против моего друга. Я как-раз сидел с приятелями за столиком в нашем излюбленном кафе, когда ко мне подошел журналист, с которым меня связывали не очень приятные воспоминания:

— Так это правда, дон Эстебан?

— Что именно?

— Что Луис Вальдерес снова выходит на арену?

— Говорят, да.

— А, интересно, что стоит за этим?

Я взглянул на него с крайней неприязнью:

— Не понял вашего вопроса, сеньор?

Безо всякого приглашения он устроился за нашим столом.

— Не разыгрывайте комедию, дон Эстебан. Здесь какая-то афера!

— Какая еще афера?

— Именно это я и хотел от вас услышать. Луиса Вальдереса всегда хвалили больше, чем он того заслуживал, и вряд ли после долгого перерыва он стал лучше.

— Это ваше мнение, но не мое.

— Пор Диос![93] Я так и думал, иначе вы бы в этом не участвовали. Наверное, можно загрести много песет, дон Эстебан?

Вместо ответа я выплеснул ему в лицо стакан манцанильи. Он выругался, а затем медленно вытерся.

— Вы об этом еще пожалеете, дон Эстебан!

— Может вам еще добавить?

Он тяжело поднялся:

— Послушайте, вы! Мне наплевать на ваши махинации, но публику вы не обманете. Мы еще сможем оградить ее от таких мошенников!