Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

Пока шла эта странная исповедь, сержант пытался очень осторожно объяснить миссис Нивз, что подозрения против Игэна становятся все более серьезными. Но гувернантка только пожимала сильными плечами:

— Саймус, чтобы совершать подобные ошибки, вовсе не требуется такого богатого опыта, как у вас. Перед Богом и людьми могу поклясться, что мой мальчик так же невинен, как новорожденный ягненок! Если вы его арестуете, то совершите не только ошибку, но и акт недоброй воли, которой я никогда не смогу вам простить!

— Но ведь, Нора, моя профессия как раз и состоит в том, чтобы арестовывать преступников!

— Безусловно, но только не людей, которые ни в чем неповинны!

— Мисс О'Брайен не считает, что он невиновен.

— Ну, эта особа больше не будет вмешиваться в то, что ее не касается!

— Я уже давно восхищаюсь вами, миссис Нивз, но… сам начинаю вас бояться…

Она улыбнулась.

— Не знаю, каким образом я могла бы испугать такого гиганта, как вы, Саймус Коппин?

— Если бы я вас не побаивался, Нора Нивз, то давно бы уже сказал, что мне хотелось бы провести остаток дней вместе с вами.

— Это предложение, если я вас правильно поняла?

— Кажется, да, Нора.

— И, чтобы я дала согласие, вы хотите арестовать моего мальчика? Неужели же вы так глупы или считаете дурочкой меня, Саймус Коппин?

Не догадываясь, что самим фактом своего существования он мог разрушить еще не сложившуюся супружескую пару, Игэн постучался в дверь фермы Лэканов. Он узнал голос Кэт, которая пригласила его войти.

Все семейство было в сборе и сидело за столом. Когда он вошел, только одна Кэт встала и подошла к нему:

— Как ваш дядя… Игэн?

— Это конец…

Они на минуту оторвались от еды, и Томас Лэкан сказал:

— Нас покинул хороший человек… Да примет Господь его с милостью!

Они перекрестились, а Мив и Кэт вытерли заплаканные глаза. Томас указал на свободное место:

— Садитесь, Игэн, и попейте с нами чаю… Мы ведь почти что ваша семья, мой мальчик, с тех пор, как моя сестра заменила вам мать, верно?

— Я не имею права сидеть рядом с вами за одним столом…

Томас перестал жевать. Даже Шон, которого обычно невозможно было оторвать от еды, выпрямился и посмотрел на старого друга. Томас спокойно вытер губы и спросил:

— Что вы хотите этим сказать?

— Саймус Коппин предъявил мне обвинение в убийстве Петси.

На этот раз молчание было более продолжительным и более тягостным. Никто не хотел показывать своих настоящих чувств. Все неподвижно уставились на отца. Тот прокашлялся и сказал:

— Я раз и навсегда запретил произносить в моем доме имя этой бесстыдницы. Гнев Господа дал ей кончину, которую заслуживают все те, кто становится позором семьи. Но тот, кто посмел вообразить, что может заменить собой гнев Божий, будет нами наказан, если попадется нам в руки до того, как его схватит полиция. Вы ведь не совершали этого преступления, верно, Игэн?

— Клянусь, что нет!

— Почему же сержанту в голову пришла эта дикая мысль?

И тогда Игэн О'Мирей рассказал об их плане побега, о том, как он напрасно стучал в двери Петси, о случайной встрече с мисс О'Брайен и о том, как подумал, что Петси опять его предала.

Они внимательно выслушали его рассказ. После чего Томас сказал:

— Не могу найти объяснений вашим поступкам, мой мальчик, потому что, с одной стороны, вы едва не допустили большой глупости! А с другой, вы дурно поступили бы по отношению к дяде и к Норе…

— Она все знала… Она приехала бы к нам с Петси в Канаду.

Узнав о таком, Томас проворчал:

— Женщины и в самом деле все сумасшедшие!

Тогда вмешалась Мив.

— Просто у них есть сердце, Томас Лэкан. Это то, чего вам не хватает! Вы говорите о своей дочери так, как нельзя говорить даже о проститутке! Это просто ужасно! Если вы можете так говорить, значит вы не любите своего же ребенка!

Побелев, как снег, Томас глухим голосом приказал:

— Замолчите, Мив, или в первый раз в жизни я вас ударю!

Шон поджал под себя ноги, готовый броситься на отца, если тот поднимет руку на мамми. Мив не могла остановиться:

— Вот перед вами парень, который по-настоящему любил вашу дочь и знал, что любовь намного выше всех этих грязных историй! Он смог простить! Он готов был забыть обо всем! Он решился все начать сначала!

В эту секунду Мив заметила отчаяние на лице младшей дочери, и ее сердце не выдержало. Она обняла ее и, покрывая поцелуями, плача вместе с ней, прошептала ей на ухо:

— Простите, Кэт… Но ведь, знаете, время стирает все…

Когда отец О'Донахью вышел от доктора Дулинга, помимо довольно растрепанного вида, у него было такое лицо, что сержант не удержался и спросил, что же все-таки произошло в комнате больного.

— Я исповедовал этого безбожника Оуэна, и мне удалось привести его к Богу… Как это было трудно!

— Заметно!

— У нас были разные точки зрения. Мы обменялись аргументами… Кстати, миссис Нивз, доктор просил передать вам, что вы можете сказать Коппину все, что посчитаете нужным… Он сказал, что его больше не интересует земное, и отныне он устремлен только к Небесам!

Миссис Нивз подозрительно посмотрела на священника.

— Он так и сказал насчет Небес, господин аббат?