Расклюёт нас вороньё

Немного в стороне, в том направлении, куда держал свой путь Винрых, располагались низины, засеянные картофелем. Когда обнаружилось, что грунт пропускает воду, проникая в помещичьи холодные погреба, последних перенесли в другое место, а оставшиеся после подвалов ямы — заросли сорняками. На дне и на стенах там разрослись кусты барбариса. Укрепляющие стены балки обвалились и, перемешавшись с комьями глины, превратили прежние погреба в пещеры и катакомбы, заполненные жидкой грязью. К вечеру, в одну из таких дыр, крестьянин выволок труп повстанца и останки коня без шкуры. Он их обоих втиснул в какую-то пещерку, затем стащил их тела при помощи жерди между балками и сорняками, а сверху набросал немного глины, чтобы вороньё не добралось до желанного «корма».

Так он и пошёл домой — с непокрытой головой и с молитвой на устах, — неосознанно и невольно, отомстив за вековечное рабство, за распространение невежества, за эксплуатацию, за посрамление и страдания людей. Необычайная и трогательная радость снизошла на его душу и разукрасила целый горизонт, весь его разум, всю землю — красивыми красками. И ото всей души, где-то глубоко внутри, славил он Бога за то, что тот, в безграничном милосердии своём, послал ему столько железного лома и ремней…

Как вдруг, в мёртвой тишине осеннего сумрака, прокатившись над самой землёй, до него донеслось отчаянное конское ржание. Крестьянин остановился, прикрыл ладонью, как козырьком, глаза от слепящего света, и стал всматриваться в сторону заходящего солнца.

На фоне лилового заката было видно коня, который опирался на передние ноги. Он мотал головой, выворачивал её в сторону могилы Винрыха и ржал.

Над конём, над этим живым трупом, хлопая крыльями, взлетая и опускаясь, кружили стаи ворон. Вечерняя заря быстро угасала. На смену свету шли: ночь, горе и смерть.

Перевод — Мирослав Малиновский