Расписание тревог

— Чо тебе? — прервался детина. — Сгинь, говорю!

— Счас, — сказал детина, потянувшись к бачку с компотом.

— Ах ты, зараза…

Борис уперся ногой в зад детине; ухватив за воротник, рванул на себя. Детина рухнул, выпучил от неожиданности глаза. Борис поволок его по осклизлому полу, скатил с крыльца.

Обрадованный повар шмыгнул на кухню с явным намерением запереться. Борис погрозил ему кулаком.

— Ты чо толкаешься? — спросил детина.

— А как с тобой еще?

— Как… Я пятеро суток кору жрал! — захрипел оскорбленный детина. — Да двои спал, утром только очухался, Я что, Зиганьшин-Поплавский — семь суток не жрать?

— Заблудился, что ли?

— Ну. Пять суток по тайге кружал…

— Так.

— Эдак, — прокряхтел детина, с трудом вставая. — Ты думаешь — сильный, да? Я б тебя пополам перервал.

Покачиваясь, детина показал, как бы он поступил с Борисом.

— А я бы ждал?

— И не охнул.

— Ишь ты, — фыркнул Борис. — Ну, ладно, хромай, на первый раз прощаю. А гипотеза интересная.

Детина стоял.

— Ну ты чего корни пускаешь? Мы же договорились вроде?

— Хлеба вынесешь? — угрюмо попросил детина.

— Ладно, — пообещал Борис. — Переваривай пока.

Повар впустил его с неохотой.

— Что будете? — спросил он, ужав обрюзглые губы.

— Одно первое, два вторых.

Борис сбросил ватник и остался в свитере, хозяйски расхаживая по залу.

— Трудный участок? — посочувствовал он повару.

Тот что-то пробурчал.

— Терпи, товарищ! — продолжал Борис — Побед без трудностей не бывает.

Повар выставил тарелки, поллитровую банку с чаем.

— Откуда тольки такие берутся… — пожаловался он, не глядя на Бориса. — Которые дак тарелки бьют, почишше этого.

— Я полагаю, — рассудил Борис, — вы сами виноваты, товарищ. Ну, пустили бы его. Дали каши. Тихо, мирно, культурно.

— Да-а, — покосился повар. — Как же, разбежался.

— Опять вы не правы! — Борис решил заняться воспитанием повара. — Вы думаете, вы его кормите? Не-ет, — Борис ткнул ложкой в направлении повара, — он — вас. Это же разведчик недр! Пять суток по тайге шел, питался корой. Родину, можно сказать, радуя, сил не щадил! А вы ему… какой-то каши… — он отшвырнул пустую тарелку, — пожалели!

Может быть, частично оттого, что пища была консервированная и неаппетитная, в шутку начатая мораль обернулась в его душе гневом. Проснулась также обида на снабженца, из-за которого такие начались у него неприятности.

— Дай сюда жалобную книгу!

Повар растерялся, засуетился в раздаточной — вероятно, тянул время до прихода Кутузова.

— Я жду ведь! — прикрикнул на него Борис.

— На! Подавись! — швырнул наконец повар засаленную ученическую тетрадку.

Борис, прищурясь, поднял тетрадку, аккуратно расправил и стал листать в поисках чистого места. Она была исписана вдоль и поперек. Борис углубился в чтение, прихлебывая чай из банки. Какие-то геологи жаловались на плохое качество отбивных, понося работников орса в очень рискованных выражениях. Одна странная запись заинтересовала Бориса. Каллиграфическим почерком было выведено: «Обед, вина, сервировка — все было очень хорошо. Лев Толстой, граф».

Борис хохотнул, воодушевись, достал авторучку и, сбрызнув на пол, приписал: «А повар на кухне от голода пухнет. С подлинным верно. Борис Шумилов, маяк пятилетки».

На кухню в эту минуту вошли двое. Один — краснолицый, в милицейской форме — видимо, это и был долгожданный Кутузов, второй — низенький, в меховой куртке и в картузе из нерпы — какой-то начальник.

Повар подобострастно начал объяснять милиционеру ситуацию, но тот его остановил.

— После. Эй, друг! — окликнул он Бориса. — Это твой тягач?

— Не-а. Повара.

— Ты мне надсмешки не строй! — подскочил повар.

— А куда едешь? — отмахнулся от него Кутузов, обращаясь к Борису.

— Согласно путевке.

— В Сургут?

— В Сургут.

— Ну вот и довезешь товарища. — Он повернулся к спутнику. — Вот с этим водителем и поедете, Яков Симеонович.

Детины во дворе уже не было — наверно, голод погнал его куда-нибудь, может быть, в магазин.

Кутузов помог взобраться Якову Симеоновичу, взял под козырек и ушел к повару. Борис деловито осмотрел машину, урчавшую на холостом ходу, вскочил на свое место.

— Поехали!

Они быстро миновали главную улицу, но на выезде застряли из-за колонны машин, ползущих, как похоронная процессия. Колонна и впрямь оказалась похоронной процессией. На головной машине, обтянутой кумачом и черными лентами, везли свежеоструганный гроб. Над гробом сидели простоволосые люди. Уже совсем рассветало, и Борис видел пар от дыхания и белые — не то заиндевевшие, не то седые — головы. На второй машине ехали трубачи. Они не играли, обморозив губы о медные мундштуки. На других стояли и сидели рабочие.

Борис вылез на подножку, кратко бибикнул, привлекая к себе внимание.

— Кого хоронят? — спросил он негромко, но так, чтобы его расслышали.

Рабочие поглядели в его сторону равнодушно — просто окинули взглядом его иногороднюю «атээску» и не ответили. Борис сел на место, покорно выдерживая подобающую минуте малую скорость.