Расплата

Шагая по клинике Эмили, я все время чувствовал рядом с собой Дженну. Дети представляли собой душераздирающее зрелище, их было очень много, и они были в ужасном состоянии. Теннис прав. Я никогда не смогу повернуться к ним спиной.

– А что мне делать с Катей?

– Скажу тебе только две вещи. Ты ни в чем не должен ее винить, и тебе не следует рассказывать ей, что сделала миссис Жилина. Это было бы нечестно. Помимо всего прочего, все зависит от того, что ты чувствуешь. Если ты хочешь быть с Катей, то в этом нет ничего плохого – точно так же, как если ты этого не хочешь.

Я вспоминаю, как мы с Катей гуляли по кладбищу после похорон Андрея и миссис Жилина, и я слушал, как она изливает свою печаль и гнев, и держал ее за руку, пока она плакала. Неделю спустя я воспользовался своим положением держателя контрольного пакета акций «Терндейл», чтобы вернуть Катю на прежнее место работы, заявив ей, что она должна провести компанию через инспекцию комиссии по ценным бумагам, и напомнив о ее ответственности перед акционерами и служащими.

– А как бы ты поступил? – спрашиваю я у Тенниса.

– Это неважно, – отвечает он, качая головой. – Речь идет не обо мне и не о ком-то другом. Речь идет о том, что чувствуешь ты.

Я смотрю, как на лужайке в центре парка дети играют с летающей тарелкой, и обдумываю слова Тенниса. Он бросает взгляд на часы.

– Ты куда-то спешишь?

– Я договорился встретиться с Рейчел в больнице. Она должна пройти УЗИ и пригласила меня с собой, чтобы я мог впервые увидеть своего внука. Почему бы тебе не пойти с нами? Ты можешь посидеть в приемной, а потом пообедать с нами. Рейчел с радостью включила бы тебя в наш коллективный иск против «Кляйн». Она им дает жару!

– Нет, спасибо. Езжай один. А я посижу здесь немного.

– Ты уверен? Я мог бы сходить на УЗИ с Рейчел как-нибудь в другой раз.

– Не беспокойся. Со мной все будет хорошо.

– Я тебе еще позвоню, – обещает Теннис и сжимает мое плечо.

Солнце садится, и тени становятся длиннее; парк постепенно пустеет. Я заглядываю себе в душу, пытаясь понять, что я чувствую. У меня звонит телефон.

– Это Катя. – Судя по голосу, она в восторге. – Один из наших юристов только что принял звонок от главного следователя Комиссии по ценным бумагам. Они решили повесить все на Уильяма и полностью реабилитировать компанию. Официально об этом объявят завтра утром, перед открытием торгов. Наши акции просто взлетят в цене!

– Потрясающе, – машинально говорю я.

– Ты в городе?

– Да.

– Я хочу куда-нибудь сходить, отпраздновать это событие.

Бабочка-монарх садится на крокус возле моего колена, и задержавшийся солнечный луч подсвечивает ее черно-красные крылышки, как витраж. Бабочка немного ползает по цветку, а затем снова стартует в небо, пролетает мимо верхушек деревьев и отправляется на север, вверх по Шестой авеню.

– Питер! – зовет меня Катя. – Что ты думаешь на этот счет? Ты свободен?

– Да, – отвечаю я, глядя, как монарх исчезает в темнеющем небе. – Думаю, свободен.

Примечание автора

Некоторые читатели могут решить, что мое описание недостойного поведения в финансовом сообществе – всего лишь завуалированный удар по фирме, в которой я работал, «Голдмэн сакс груп». Однако подобное предположение не имеет ничего общего с правдой. В индустрии, прославившейся своим недостойным поведением, «Голдмэн» выделяется неизменной приверженностью высоким стандартам. Я и представить себе не могу более этичную или меритократичную [35]организацию, и я очень, очень горд быть ее питомцем.

Благодарности

Один чрезвычайно общительный коллега в мою бытность служащим «Голдмэн сакс» как-то сказал мне, что в его понимании, ад – это работа в маленькой комнате наедине с самим собой. Когда я работал над этой книгой, очень часто случалось так, что я сидел в одиночестве в своем кабинете, сражаясь с забуксовавшим сюжетом и непослушными персонажами и понимая, как он был прав.