Расплата (СИ)

Тихо. Спокойно. Кристины рядом не хватает. Аромат лаванды, смешавшись с паром, заполнил ванную, напоминая о детстве. Его детство пахло лавандой. Он никогда не задумывался, почему так, но мать лелеяла этот запах и при каждом удобном случае тащила в дом букетики сиреневых цветов — сушила их и клала под подушку «для хорошего сна», как она выражалась, с улыбкой глядя на сына. Запах матери, запах детства… Надо же, какое совпадение — здесь, во Дворце, построенном Ренардом, тоже любят лаванду. Или все-таки, это совсем не совпадение?

Пока Этьен нежился в теплой водичке, Кристина пыталась заснуть. У нее тоже сегодня день выдался не из легких: и себя измучила, и его измучила — а все не спится. А все вспоминается и ночное происшествие, и неудачный побег, и последовавший за ним гнев Этьена. Кристина с тоской разглядывала колечко на пальце и гадала, правильно ли она сделала, что согласилась остаться. И речи быть не может, чтобы замуж за него идти, но она надежду ему сегодня дала, она не остановила их обоих на стремительном пути, никуда не ведущем. И все же понимает она, что Этьен не готов пока ее отпустить — потому и не ушла. Потому осталась.

Кристине не спалось. И где-то в глубине души она знает, почему заснуть не может — уж больно тихо здесь и одиноко, тепла любимого не хватает и ласкового темного взгляда. А еще она не знает, насколько злость наследника утихла; после их примирения он опять убежал по бесконечным своим делам, а теперь вот спрятался в ванной и к ней, похоже, совсем не спешит.

Она ждала его и терпеливо вслушивалась в тишину, надеясь различить скрип открывающейся двери. Но в комнате тихо, и за дверью, что в ванную ведет, нет никакого шевеления, обещающего ей возвращение тепла и покоя. А ей плохо сейчас, очень плохо! Ей стыдно перед ним за себя, за поведение сумасбродки… И противоречащие чувства рвут измотанную душу: ей надо бы бежать, держаться от него подальше, но холодно ей без него и очень страшно даже сейчас, когда он рядом, всего лишь ушел в ванную. И плакать хочется от мысли, что не сможет она в этом мире без него отогреться, что нужен ей запретный этот человек, и даже сейчас, вопреки всем страхам ее, ей хочется, чтоб он вернулся, лег рядышком и обнял ее крепко-крепко, как может только он один… Тогда она успокоится, тогда она заснуть сможет. Но нет его. Как будто затаил обиду и нарочно мучает ожиданием. Кристина полежала еще немного, подождала, а потом, не выдержав одиночества, вдруг встала и направилась к зеркалу.

Она не знала в тот момент, что будет делать дальше. В последнее время все чаще и чаще собственные поступки оказываются сюрпризом для нее самой. Будто в темноте бредет она и не видит дороги, полагаясь лишь на неведомое чутье, что вновь и вновь толкает на немыслимые шаги. Кристина подошла к зеркалу. Застывший взгляд устремился на девушку в отражении — молодую, с застывшей маской безразличия на лице и грустными не по годам глазами. Жутко осознавать, что та молчаливая статуя и есть ты сама. А ведь когда-то она могла смеяться. Она бегала тогда босая по золотистому лугу, заливалась смехом и даже представить не могла, куда ее дорожка жизни заведет… А ведь когда-то она и кокетничать умела, дразнить юнцов, оставаясь недоступной, неприступной девой, что хранит себя для единственного, суженного… А ведь когда-то, еще совсем недавно, уже будучи униженной, истерзанной Филиппом, она возрождалась в руках любимого и даже, поверив, что все беды позади, готовилась к свадьбе. Когда-то, еще недавно, она была совсем другой. Вернется ли когда-нибудь та девочка, что похоронена заживо в глазах, что с тоской взирают на Кристину с ее собственного отражения? Сумеет ли она стать прежней и услышит ли когда-нибудь хоть кто-то, как умеет она смеяться? Сумеет ли тот, кто так яростно просит остаться и заверяет, что все еще будет хорошо, опять вытащить ее из этой убивающей бездны?

Кристина неуверенно коснулась плеча и приспустила край сорочки. С некоторых пор она ненавидит зеркала, боится увидеть в них себя — падшую, убитую, с синяками на коже. Боится увидеть следы истязаний и вновь в деталях вспомнить все кошмары. Но под приспущенной тканью не видно синяков — ее кожа чиста, чуть розовата и все так же нежна, как и прежде. Девушка осмелела, приоткрыла второе плечо… А потом и вовсе сорочка соскользнула на пол.