Распни Его

«Судьба Отечества вверена ныне Временному правительству. Служите ему верой и правдой. Эта небывалая война должна быть доведена до конца, до полной победы. Надо сломить коварного, жестокого и упорного врага. Он уже надломлен. Много пролито крови, много сделано усилий, чтобы победить. Величие и благоденствие России обязывает всех сделать последнее усилие. Кто думает сейчас о мире, кто желает его купить ценой уступок, ценой позора и бесчестия, тот не сын России, тот изменник и предатель… Я твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к Родине. Пусть вас ведет к победе Георгий Победоносец. А о себе скажу словами моего великого предка: „Мне ничего не надо, лишь бы в славе и благоденствии жила матушка-Россия…“»

Послышалось в его словах рыдание… «Правая рука его уже не дрожала, а как-то дергалась, — рассказывал потом Тихменев. — В зале была мертвая тишина. Никто не кашлянул, и все упорно и точно не мигая смотрели на Государя. Никогда в жизни не наблюдал я такой глубокой, такой полной, давящей, такой мертвой тишины в помещении, где было собрано несколько сот человек».

Государь начал обход. В разных местах стали раздаваться судорожные всхлипывания и глухие рыдания. У многих по щекам текли слезы, которых никто не скрывал и не стыдился. Все больше и больше нарастало душевное возбуждение. Государь пытался улыбаться, но улыбка не выходила. На глазах у него стояли слезы. Вот он подошел к офицерам Георгиевского батальона; вдруг двое из них зашатались и упали на пол в обмороке. В ту же минуту рухнул кубанский казак-конвоец. В зале начались картины, душу раздирающие. Тщетно кто-то просил: «Господа, пощадите Государя, не волнуйте его…» Но уже никто не волен был в своих чувствах. Государь не выдержал и весь в слезах быстро вышел вон из помещения, поцеловав на ходу подбежавшего к нему Алексеева.

* * *

Надо было все пережить, пройти через все испытания: через стыд, позор, глумление, насмешки, издевательства и заключение. Надо было без ропота, терпеливо подниматься на ту вершину мученичества, на которой жутко чернел голгофский крест.

Путь только начинался. В 4 часа 45 минут 8 марта Государь покинул навсегда Могилев. Все сделал, со всеми простился; написал трогательное обращение к армии, зовя ее на подвиг во имя России.

Было ветрено и морозно. Багрово-красная, как кровь, вечерняя заря покрывала небо. У многих сжалось сердце, когда у окна отходящего поезда показался Император. Из своего вагона Царица-мать крестила сына, и по щекам ее текли слезы. Оружие скорби пронизало ее сердце.

В полдень 9 марта Государь прибыл в Царское Село. На вокзале его встретил полковник Кобылинский и принял как арестованного преступника, которого доставили члены Государственной думы. Государь быстро прошел по перрону, ни на кого не глядя, и сел в автомобиль. Его сопровождал гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков. Стоял тусклый, серый день. Лежал еще не тронутый весенним теплом зимний снег. Ворота в Александровском дворце были заперты. Двуглавый орел над ними и вензеля на рамах были затянуты красным кумачом. У ворот на часах стоял солдат с огромным красным бантом. Автомобиль остановился. От дворца отделился дежурный офицер. Издали крикнул повелительно: «Открыть ворота бывшему Царю». Остановился сам в ожидании: руки в карманах, в зубах дымила папироска; смотрел нагло и дерзко, пропуская мимо себя Государя.

В вестибюле стояла группа прапорщиков в шинелях. Грудь их украшали красные банты. Стояли толпой, небрежно и вольно. При проходе Государя чести не отдали и не посторонились с дороги. Государь обошел их и первый поднял руку к козырьку. Сверху бежала Царица; Государь рванулся ей навстречу, и они радостно расцеловались.

Иллюстрации

Цесаревич Николай Александрович с матерью, императрицей Марией Федоровной

Цесаревич Николай Александрович с невестой, будущей императрицей Александрой Федоровной

Беседа умирающего императора Александра III с цесаревичем в Ливадии. Неизвестный художник