Распутье(СИ)

Случалось, дрались и девчонки, и даже молодые женщины: деревенская дискотека - всевозрастная. Дрались, не поделив рыцарей, потому что не понравились друг другу, за то, что "мне сказали, что ты сказала, что я сказала..." и просто так, ради весёлого времяпрепровождения и соблюдения обычая. Тогда уж Витины "подвиги" блекли совершенно, сколько бы он не лез из кожи на звание героя дня.

Итак, Шнырь стоял на входе рядом со столом, заменявшим билетную кассу, и монотонно, как удод, твердил:

- Почему нельзя? Нет, ну почему нельзя? Вы мне ответьте: почему нельзя?..

Он произносил слова с чувством искреннего возмущения и так отчётливо, словно вслушивался в каждый звук, и в каждом звуке скрипичной струной звенело искреннее негодование, доходившее до патетики. Иногда заведующая не выдерживала и в сто первый раз отвечала:

103

- Хватит орать. Без билета нельзя... Иди лучше домой, Витя...

Без билета, действительно, никто не входил, и Костя в первую минуту удивился столь нелогичным претензиям, но Шнырь говорил так, что заражал своими эмоциями окружающих, и всякий выходящий покурить или ещё зачем-нибудь бросал: "Да пустите его", и Костя подумал, что заведение не разорилось бы, не взяв денег с человека, мечтающего о коммунизме. Однако завклубом (она же кассир), очевидно, жалела уже потраченные на спор с Шныряевым душевные силы и считала, что если уж пускать даром, то надо было раньше.

- Во, Костян! Ты погляди, чё творят! А?! "Нельзя!" А почему нельзя?! Может, человек отдохнуть хотит?! Может, человек навкалывался на работе, как папа Карло?! А она: "Нельзя!" Не, ты глянь, чё творится в родном селе!..

Костя не был в весёлом настроении инадеялся быстро расплатиться и пройти внутрь, поэтому ответил сочувственным тоном, но непонятной для Витьки шуткой:

- Происки сионистов.

Однако он не сразу нашёл в карманах деньги и задержался, а через секунду уже сильно пожалел о своём политическом юморе.

- Точняк: сатанисты! - обрадованно завопил Шнырь, обретя поддержку. - Бога, Бога все забыли! Мне, простому работяге, нельзя, а всем можно! Можно!..

Костя почувствовал, как его лицо за каую-нибудь секунду успело и побледнеть, и покраснеть. Он подхватил Шныря под локоть и повлёк от входа.

- Витёк, давай отойдём. Что толку кричать?.. всё равно не пустят... Только зря кричишь...

- Отойдём, Костян, отойдём, ну их всех к...

- Слушай, давай я тебя домой отведу? Что так стоять?.. - предложить денег на билет Костя постеснялся да и не был уверен, что скандалисту это нужно.

- Ну давай, отведи... Ты знаешь, друган... Ты ведь мне друган?

- Друг, друг. Все люди братья.

104

- Правильно! Братаны! А она... - Шныряев воскликнул таким искренним тоном, что Костя даже устыдился своей иронии.

- Понимаешь, мне сегодня хреново... Мать положили в больницу, а я чо?.. Хозяйство там, корова...надо...а я... а я набухался... Понял? Набухался я, как свинья... Как свинья, да?

- Нет, до свиньи ещё далеко. Идём, идём...

Косте было не до проблем своего спутника, который еле тащился и довольно короткий путь от клуба до своего дома сильна удлинял остановками и зигзагообразным способом ходьбы. В Костиной душе боролись с одной стороны желание оставить пьяного скандалиста и скорее вернуться в клуб, пока оттуда не ушла Галина, а с другой - обязанность: ведь он сам предложил себя в провожатые. Второе одержало верх, и они всё шли и шли. Один нёс всякую уничижительную несуразицу, другой уговаривал: "Ничего, всё будет нормально... Ты не хуже других, Витёк... Вот сейчас придёшь домой и всё переделаешь... Да, верю: и даже полы помоешь..."

Вдруг тишину в переулке, за которым вторым по счёту был дом Шныряевых, взорвал стрёкот старого ижевского мотора, и в улицу на мотоцикле с коляской, не имевшем даже света, выскочили сразу четыре человека. Увидев знакомое лицо, они разом заорали-засвистели:

- Алё! Витёк! Кому сегодня морду набил?! Погнали клуб на уши ставить!

- Я?!. Да козлы они все!.. Давай, вперёд! - встрепенулся Шнырь и чуть не бегом рванул за мотоциклом, который всё срывался в скоростях, не переключаясь на третью.

"Пойти к себе?" - задумался Костя, остановившись на перекрёстке. Он почувствовал, как его захватывает самое тяжёлое чувство из всех, которые он испытывал - чувство раскаяния и самоупрёка за впустую потраченное время. После таких ситуаций он с истовостью бросался в свои дела и до минуты соблюдал режим дня. Но теперь Костя понимал, что раздражение захлестнуло его настолько, что заниматься чем-то серьёзным он в этот вечер не сможет. Пришлось возвращаться к клубу.

Заведующая уже бросила свой пост: танцы были в разгаре, и все, кто хотел, давно пришли. Где-то впереди, у самых магнитофонов, выкрикивал очередную правду-матку борец за справедливость Шнырь. Молодёжь бойко

105

выплясывала, не обращая на него , а некоторые и на ритм музыки никакого внимания.