Распутин

Бывший окшинский земский начальник, бывший ротмистр Дикой дивизии, а ныне один из вождей монархического движения и строгий легитимист Вадим Тарабукин снисходительно поздоровался с Евгением Ивановичем, своим земляком, сразу занял позицию твердую и даже гордую и все строго осматривался, как бы говоря: а ну попробуй-ка возразить что-нибудь! Напротив, налитой кровью, круглый князь Лимен, страшный усмиритель 1905-го, и его черноокая супруга, которая некогда гордилась тем, что она для России не раз отдавалась Распутину - теперь она на этом не настаивала, - держались скромно и молчаливо и заранее были со всем согласны, потому что в этих делах они не понимали ничего и втайне думали, что все это так только, глупость одна. Настойчивее и беспокойнее был маленький, сухенький, хроменький старичок, бывший министр, который некогда с досады пустил в оборот знаменитое «последнее бесповоротное решение». Теперь он демонстративно обожал государя императора, решительно никому не позволял говорить, что царская семья убита, всем и всюду говорил, что государь был один из самых умных и самых образованных людей своего времени и что он только по своей поразительной скромности не хотел обнаруживать этого. Бывший министр жил скромно, пел для души в церковном хоре в Мюнхене, а теперь все опасался, что в издательстве будут сделаны какие-нибудь уступки кадетам и кадетствующим и вообще общественному мнению, и требовал определенного девиза: за веру, царя и отечество.

Уверен в себе и развязен был черниговский присяжный поверенный Сердечкин, некогда довольно замечательный провинциальный кадет, толстый, мягкий, круглый человек с губками бантиком и свиными глазками. Принц старался не смотреть на него, потому что он был адвокат, потому что он был кадет и потому что у него была отвратительная привычка: слушая собеседников, он все время тер указательным пальцем свои передние зубы, а потом этот палец нюхал, находя в этом тяжелом запахе тленья какое-то своеобразное удовольствие. Бежав из Крыма, он достал как-то денег и основал в Белграде газету «Славянское единение»; чрез полгода деньги все были съедены, больше не дали, и он перебрался в Берлин, где снова достал денег и основал германофильскую газету «Наша будущность», но через восемь месяцев съел все деньги и газету закрыл; теперь он решил, что у принца можно прихватить деньжонок на газету «Двуглавый орел» и, нюхая свое тленье, вел свою линию в одно и то же время и мягко, и нагло.

- Я прежде всего хотел бы выяснить размер капитала, который потребуется на дело... - сказал граф, обращаясь к Евгению Ивановичу. - Дорого ли вообще печатание русских книг и газет в Германии?

- Точных цифр я не имею, но это довольно просто сообразить по ценам уже существующих газет и книг... - сказал тот. - Вообще русские издания здесь печатать несколько дороже немецких, но немецкие, если принять во внимание цены на все остальное, очень недороги...

- Я могу дать совершенно точные данные: у меня в этой области опыт... - понюхав себя, сказал Сердечкин, но только было вынул он толстую записную книжку, как вдруг тяжелая дверь с треском растворилась и в кабинет бомбой ворвался молодой принц Алексей, здоровый парень лет семнадцати, питавший к наукам и даже простой грамотности ничем непреодолимое отвращение и интересовавшийся только спортом и горничными.

- Папа, привезли! - радостно крикнул он.

- Что привезли? - строго нахмурился принц. - И как можешь ты так влетать? Как сумасшедший...

- Собаку привезли! - восторженно провозгласил молодой человек. - Ну, из Лондона...

- Хорошо... - строго сказал отец. - Скажи, чтобы егерь принял и все там такое...

- Я займусь сам, сам... - крикнул юноша и унесся бурей в коридор.

- Что за собаку вы получили? - заинтересовался князь Лимен.

- А, это все фантазии жены! - махнул рукой принц. - Решила, что в эти тяжелые времена и она должна зарабатывать хлеб, и вот за смертью Микадо она выписала для своей Гейши другого породистого кавалера: хочет торговать щенками... Правда, эти японские собачки идут теперь по совсем сумасшедшим ценам... Ну, однако, возвратимся к делу...

Присяжный поверенный Сердечкин бойко, точно дал смету на газету - вдвое уменьшив расходы и втрое преувеличив доходы, - рекомендовал типографию, указал, что главное

- это объявления, блеснул кстати именами нескольких крупных писателей, с которыми он совсем на дружеской ноге. Графу нравилась эта бойкость и отчетливость, но он никому вообще не доверял, а принц старался не смотреть на бывшего кадета и был холоден.

- Прекрасно... - сказал он. - Смета, которую дала мне типография, несколько выше вашей, но это мы потом выясним...

- О, тут много значат личные связи! - воскликнул Сердечкин и с удовольствием понюхал себя. - И с материалом тоже... Конечно, вам нашлют его горы, но надо уметь взять то, что нужно. Вот, например, в моем портфеле уже имеются чрезвычайно любопытные записки о Распутине... Одна такая вещь может создать огромный спрос на газету...