Распутин. Анатомия мифа

Образно говоря, драматурги и постановщики приглашают публику посмотреть спектакль, но пришедших дальше фойе с аляповатыми афишами не пускают. Думается, многие сочинители и сами не подозревают, что есть это «дальше». При такой постановке дела нечего удивляться, что публика «не проявляет интереса», неуместно сетовать на то, что «падает тяга к истории». Странно, что этот интерес еще совсем не пропал…

Между тем люди в той давней России проводили свою жизнь не в борьбе с властью и не на баррикадах, как нередко утверждают различные «гиды» по лабиринтам истории. (Разношерстные группки «профессиональных ниспровергателей» общей социальной картины не меняли.) Они жили в мире обычных страстей, интересов и устремлений.

Этот мир человека, «человеческую историю», скажем, А. П. Чехов отобразил в своих произведениях куда представительней, чем все историки XX века. Причина здесь далеко не только в мере таланта, но и в ракурсе видения. «Общественное» в истории затмило и подменило «человеческое», а реальный шум времени был заглушен «трубным гласом» идеологии.

Корпорация профессиональных историков показала свою полную несостоятельность. Следует подчеркнуть, что в данном случае имеется в виду именно корпорация. Отдельные редкие примеры не ангажированного «прогрессивной точкой зрения» освещения прошлого лишь подчеркивают беспросветность общей картины. В условиях окостенения сознания у историков на авансцене и появились неожиданные «знатоки», такие, как Валентин Пикуль и Эдвард Радзинский.

Богатое воображение, свобода от ответственности перед документом, презрение к прошлому страны и народа, неуважение к читателю, наконец, который при таком отношении не более чем «безмозглый потребитель», позволило подобного рода «мэтрам» изображать русскую историю в виде собрания анекдотов, нередко весьма пошлого свойства. «Смелые интерпретаторы» и «талантливые рассказчики» открывают «новое», которое является всего лишь заплесневелым старым, предлагают «свежий взгляд», который давным-давно несвеж.

Миф и мифотворцы до сих пор правят бал на ниве русской истории. Распутин тут лишь один, но, может быть, наиболее рельефный пример. Почти все, что о нем написано и сказано, никакого отношения к подлинным событиям не имеет. Ряд наиболее смачных эпизодов приснопамятной «распутиниады» и был проанализирован в настоящей книге. Другие же остались за ее пределами, но и они по уровню своей достоверности принципиально ничем не отличаются от отмеченных случаев.

Неужели же груды фолиантов всего лишь памятник человеческому заблуждению и невежеству? Увы, фактически дело обстоит именно так.

Однако указанными факторами цветение «распутиниады» не объясняется. Тут всегда был и злой умысел, намерение опорочить не самого Распутина — сибирский крестьянин, по сути, мало кого и интересовал, — а монархическую Россию.

В этой связи в очередной раз неизбежно возникает тема «мировой закулисы», влияние которой на ход дел в России ощущалось всегда, а в последние десятилетия существования коронной власти особенно сильно. Враги трона и династии имели моральную поддержку от различных организаций, общественных и политических деятелей в западных странах, антиправительственные группы и партии получали там и денежное «вспомоществование». Это так. Но при всем том положение дел в самой империи двуглавого орла это принципиально не меняло. Трагический раскол страны вызывался в первую очередь внутренними факторами социального, экономического и политического порядка, которые к началу XX века необычайно обострились.

Противостояние между властью и обществом — теми, условно говоря, пятью процентами населения, которые составляли, как ныне принято говорить, «российскую элиту», расширялось и углублялось. Сразу поясним, что понятие «элита» в данном случае не является ни культурной, ни уж тем более духовной характеристикой, а служит лишь обозначением места в общественной иерархии. В первую очередь наиболее состоятельные и самые по-европейски образованные социальные элементы в России в большинстве своем и отвергали настоящее, реальную жизнь, грезя о «всеобщем преобразовании». Хотя слово «революция» и пугало их, но перемен, причем «радикальных», хотели если и не все, то очень многие. Отторжение от «пошлой жизни», маниакальный порыв «в даль заповедную» прекрасно отображен в произведениях творцов серебряного века русской культуры.

Люди стремились жить или «в завтра» (большинство), или «во вчера» (единицы). Текущий же день представлялся тусклым, мелким, никчемным. Пренебрежение к настоящему, возникшее на почве отхода от традиционных духовных ценностей, бесконечное третирование его породили систему мифологизированных общественных представлений и ценностей. Миф родила жажда будущего, но, едва народившись, миф делал многих людей своими рабами, и часто навсегда.

Общественные пертурбации, крушения и катастрофы просветили и просветлили сознание немногих.