Распутин. Анатомия мифа

Точно не известно, как эту некрасивую историю воспринял Николай II. Исходя из того, что император никогда не любил лжецов, можно почти наверняка быть уверенным, что к Джунковскому он потерял расположение. Царица же вполне обоснованно нашла поведение генерала «подлым». Ее больше всего возмутило, что генерал не только составил не подтвержденную документами и по сути клеветническую «записку», но и показывал ее разным лицам, хотя обещал государю, что у него лишь один экземпляр. Царица, конечно же, не знала, что свитский генерал не просто составил доклад на основе непроверенных данных, а являлся инспиратором этой истории. При всем скептицизме Александры Федоровны представить подобную низость со стороны высокопоставленного должностного лица она просто была не в состоянии.

Сам же «преданный и верный» сообщал своим друзьям и знакомым, как всегда «по секрету», что его борьба с «негодяем Распутиным» вызвала «ярость распутинской клики», которая «интригует против него». Как рассказывал генерал, Александра Федоровна «беснуется», устраивает супругу «истерики», требует «его отставки». Одним словом, честный патриот и истинный монархист страдает за правое дело. И в этом случае «верноподданный» лгал.

Царица, считая Джунковского врагом, никаких истерик не устраивала и никаких требований по поводу его отставки не выдвигала. Это не исследовательская версия, а исторический факт, который подтверждает… сама царица. В письме супругу от 22 июня 1915 года она писала:

«Он (Джунковский. — А. Б.) нечестный человек, он показал Дмитрию (великому князю. — А. Б.)

эту гадкую, грязную бумагу». Царицу возмущало, что генерал «перевирал» слова царя, что он «меня ненавидит». Это была сущая правда, и Александра Федоровна картину нарисовала точную. Однако даже после признания столь недостойного поведения она рекомендовала супругу-самодержцу не «изгнать» ненавистника со службы, а провести с ним «серьезный разговор». «Если Джунковский с тобой (царь находился в Ставке. — А. Б.), призови его к себе, скажи ему, что ты знаешь (не называя имен), что он показывал по городу эту бумагу и что ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь говорить о Григории. Так как он это делает, он поступает как изменник, а не как верноподданный, который должен защищать друга своего Государя, как это делается во всякой другой стране».

Наивная душа! Она думала, что какими-то «беседами» можно пробудить в таких людях, как Джунковский, чувство долга, которое те давно утеряли.

Документы не сохранили свидетельств того, имел ли царь объяснение с генералом. Скорее всего, такой нравоучительной беседы не было. Николай II подобного рода занятий терпеть не мог, прекрасно понимая, что нельзя же взрослых людей учить кодексу монархизма. Да и невозможно тому выучить. Долг нельзя объяснить, его человек обязан чувствовать сердцем, это ведь фактически синоним понятия чести, а если у людей ее нет, то уже и не будет.

Стало бы вполне оправданным и заслуженным, если бы царь с позором выгнал со службы Джунковского сразу же после доклада Саблина. Но последний самодержец был слишком чистосердечным человеком, который просто представить не мог темные глубины человеческой подлости. Это, так сказать, одна сторона дела. Другая же состояла в том, что, выгнав одного, надо было призвать другого. А где его найти? Людей крепких монархических убеждений становилось все меньше и меньше. Эту горькую реальность царь в полной мере осознавал. В результате Джунковский должности свои сохранял еще более двух месяцев. Он «вылетел со свистом» со своих постов лишь тогда, когда сомнений в его непристойном поведении у царя уже не осталось никаких.

Потерпев поражение в глазах царя, генерал одновременно обрел популярность в столичных салонах, его чествовали как героя. Особенно в этот период Джунковского славословила влиятельная клика, группировавшаяся вокруг великого князя Николая Николаевича. Когда летом 1914 года началась мировая война, двоюродный дядя царя был назначен Верховным главнокомандующим, которым он и оставался до августа 1915 года. Затем его сменил Николай II.

Получив столь высокий пост, Николай Николаевич стал по значимости вторым человеком в империи. Его верный, неразлучный «альтер эго» — младший брат Петр Николаевич тоже вознесся. Но самое главное: получили огромное влияние их жены, те две «черные женщины», урожденные черногорские принцессы Милица и Анастасия (Стана), которые когда-то открыли Распутина, ввели его в царский дворец. Эти две твердохарактерные дамы без труда и прочно подчинили себе великоростных, но довольно бесхребетных мужей.

Черногорки, как уже упоминалось, с 1910 года находились в числе первых и самых непримиримых врагов царицы и Распутина. Естественно, на этой позиции неколебимо с того же времени стояли «Никола-ша» и «Петюша». Николай Николаевич, прекрасно зная, что Распутин бывает в царском доме, не стесняясь, публично называл того «мерзавцем», «проходимцем», «хлыстом».