Распутин (др.издание)

Была середина июля. Было нестерпимо душно. Несколько дней подряд все собиралась гроза, но не разрешалась, и предчувствие ее томило всех узников, а в особенности нервную царицу. Она была раздражена, мало ела, совсем не спала и все ходила взад и вперед по комнате и все думала, думала, думала свои прежние, непокорные думы, манившие ее назад, к богатству, почестям и чудовищной власти над людьми. Татьяна, сидя у окна, читала Библию.

— Почитай вслух, Таня… — сказала мать в тоске.

— Что именно?

— А что читаешь…

Татьяна начала читать вслух. Это была книга пророка Амоса ^{203}, что-то совершенно непонятное, далекое, говорившее торжественным языком о людях и делах давно угасших. Царица делала усилия настроиться торжественно и набожно — ведь это же слово Божие, имеющее таинственную, чудодейственную силу независимо от смысла, — но усилия ее были бесплодны: было только скучно, душно, и томилась душа беспредметной, но глубокой тоской…

Стемнело. Царица, оставшись одна, присела к своему столику, достала тетрадь в черном клеенчатом переплете и записала: «Бэби слегка простужен. Татьяна читает Библию. Она читала мне книгу пророка Амоса. Каждое утро комендант приходит в нашу комнату. Он принес мне несколько яиц для Бэби. В 8 час. мы ужинали, и я играла в безик с Николаем».

И опять из темных глубин души поднялась невыносимая тоска. С отвращением она бросила перо и повела глазами по этой тупой мещанской обстановке. Где-то внизу глухо слышались голоса караульных солдат. Да ведь все это только сон, ужасный сон, вот сейчас она проснется, и весь этот кошмар исчезнет, и она снова очутится в милом, уютном — cosy [83]

— Царском Селе, и все снова будет привычно хорошо. Ну, ну, надо сделать усилие и проснуться… Она делала — как во сне — усилия проснуться, но — страшный сон не проходил. Так значит, все это правда, все настоящее, но Боже мой, когда же все это случилось, когда, с чего это началось?!

И в отрывочных беспорядочных картинах необычайной яркости встали перед ней пролетевшие годы…

Вот старый замок в Кобурге ^{204}, где она тогда гостила, и дышит пахуче в широко раскрытые окна сияющий вешний вечер, и радостные розовые свечки зажглись на старых каштанах, и под любовный рокот рояля снизу доносится чистый, светлый девичий голос, который поет:

With unending true devotionDeeper far than I can say…

[84]

И ее жених, робкий, голубоглазый Ники, жмет тихонько ее руку и говорит:

— Это она о моей любви к вам поет… Да, да:

With unending true devotion

Deeper far than I can say…

И она засияла на него своими большими серыми, сразу вдруг потеплевшими глазами. Да, она любит его, робкого, мягкого, такого застенчивого, и как человека, и как будущего императора великой страны, который возведет ее, свою избранницу, на головокружительную высоту нечеловеческой власти, бесчисленных богатств, почти божеского преклонения со стороны миллионов…

И вспоминается яркий майский день в старой Москве. Города нет — есть только пестрый океан национальных флагов, ковров, гирлянд, цветов, толп человеческих, и в этом горячем восторженном океане, под мощный гул бесчисленных колоколов и музыки, с отуманенной, опьяненной счастьем головой плывет она в золотой карете, которую цугом везут шесть прекрасных разубранных белых коней под султанами. И впереди он, ее Ники, тоже на белом коне, и блестящая свита окружает его, и сверкающей лавиной тянутся несравненные полки гвардии. И она, гордая, с ласковой улыбкой наклоняет свою голову навстречу ей ревущих толп и знает, чувствует, что каждый поклон ее для них теперь — счастье, о котором они не забудут года. И старая каменная сказка прекрасного Кремля над сонной рекой, и блестящее богослужение в древнем, покрытом священной копотью веков соборе, и вот он, Ники, в золотой короне и горностаевой мантии, трепетно возлагает на ее склоненную голову золотую, всю в огнях, корону, и она, только еще недавно бедная, захудалая немецкая принцесса, каких и не пересчитаешь, теперь стала благочестивейшей, самодержавнейшей, великой государыней всероссийской, какая в мире только одна! Блестящие балы, громовые парады грозных ратей, когда перед ее Ники, державным вождем их, склонялись тысячи славнейших знамен, торжественные посольства со всех концов Земли Русской, торжественные посольства со всех концов мира, исступленный рев восторга толп народных, и посреди всего этого она, молодая, прекрасная, опьяненная счастьем, в тяжелой мантии, в золотой императорской короне, вся в огнях драгоценных, которым цены нет…