Распутин наш. 1917

По обочинам железнодорожной колеи, как в калейдоскопе, менялись сочетания перелесков, домов, дорог, проезжающих мимо повозок и автомобилей, земли и облаков. Ещё один январский день остался в прошлом. Робко, неуловимо закончился, так толком и не начавшись. Солнце, снижаясь, прижалось к горизонту, становясь переливающимся жёлто-оранжевым, превратилось в кроваво-красный шар, расплавляющий лёгкие слои перистых облаков, прожигающий натянутые вдоль дороги провода, прорывающийся сквозь голые чёрные деревья малиновыми сполохами. Всё ярче и насыщеннее расползаются они по небосводу, и вот уже весь горизонт горит и завораживает алым заревом. “Как повяжешь галстук – береги его! Он ведь с нашим знаменем цвета одного!” – вспомнил Распутин школьную пионерскую поэзию, а вместе с ней – ещё одну угрозу, оттеснённую на задний план сиюминутными хлопотами…

Закончить войну – это далеко не всё, во всяком случае – для России! Никакие победы на фронте и на море, никакой мирный договор не решит фундаментальные проблемы Российской империи, а без этого страна обречена на новую кровь. Негласный мирный договор между правящими и управляемыми – общественный консенсус, вдребезги разбитый Манифестом Петра III о вольности дворянства, склеить не удается. Живущие на одной земле под одним небом, исповедующие одну религию, сословия Российской империи стремительно самоизолировались, привыкая смотреть друга на друга сначала через лорнет, а позже – и через перекрестие прицела. Взаимная вражда скреплена кровью, пролитой на землю Ходынки, она впиталась в снег “Кровавого воскресенья”, смешалась с золотым песком во время расстрела на Ленских приисках, требуя отмщения и покаяния. Внутренний конфликт усугублялся технологическим отставанием от стран Европы, нерешённым земельным вопросом в голодной, нищей деревне. Социальная разобщённость на фоне полуколониальной зависимости от Запада режет глаз. Как понять, что страна колонизирована? Её элита мечтает купить товар метрополии, получить образование метрополии, свалить жить в метрополию. Бестолковая и ленивая, инфицированная западопоклонничеством, она сама по себе является постоянным источником социального напряжения, настоящей бомбой под государством российским. Никто так не приближает революцию, как правящее сословие. Народ не понимает механизм деградации, но чувствует пятой точкой – “хреновато”, смотрит в рот царя-батюшки: “Спаси, помазанник!” А там такое…

Государь Император всея Руси искренне считает, что Империя – это его жена, мама, дядьки, тетки, братья, камергеры, фрейлины и прочие захребетники, а всё остальное – обслуживающий персонал и прилагаемый инвентарь. В министры, военачальники, губернаторы назначаются самые безнадёжные – такие, как полководец с манией величия великий князь Николай Николаевич, не менее великий главный артиллерист страны Сергей Михайлович с балериной Кшесинской в роли ведущего консультанта по военным закупкам, престарелый Горемыкин или псих со справкой Протопопов. Дума, где тоже заседают далеко не спинозы, тихо сходит с ума от такой кадровой политики и чисто из вредности блокирует законы, исходящие от царских назначенцев. После увлекательного перекидывания “горячих картофелин” бюджетов и законопроектов, император волевым решением распускает Думу, штампуя пачками временные Указы, нужные для работы любимого правительства своей жены. Новоизбранная Дума эти Указы спускает в унитаз, и цикл повторяется. Так уже было три раза, в четвертый – не прокатит, и начнется… Как и полагается на Руси, с шутками, прибаутками, погромами, расстрелами, анархией и полным уничтожением всего ценного, что как раз стоило бы сберечь при любом катаклизме.

Кровавая революционная каша с миллионами погибших, изувеченных, эмигрировавших чёрной тучей нависает над страной, её неотвратимость сравнима с огромной волной, неумолимо накатывающей на побережье. Как мирить непримиримых? Что может сделать один человек, знающий чем это всё закончится? Стена и бездна!..

Протяжный гудок, шипение выпускаемого пара и скрип тормозов прервали размышления Распутина на самом тревожном месте.

Купаясь в паровом облаке, поезд застыл на куцей железнодорожной станции. Стоянка неизвестно сколько минут. Пассажиры, толкая друг друга, высыпали на перрон, кто с чайничком за водой, кто еду купить. Распутин прогулялся вдоль непривычно маленьких вагонов на пять окон и не спеша спустился с платформы к грунтовке. На десятом шаге с обочины выпрыгнул заяц и с треском ломанулся в кусты, где спугнул двух косуль. Вся эта банда, заметавшись, без оглядки поскакала в лес. В это же время метрах в двадцати спокойно и с достоинством дорожку переходил бобёр. “Просто зоопарк под открытым небом, – покачал головой Григорий, любуясь буйством природы в двух шагах от цивилизации. – Жаль, что нет времени погулять всласть и надо идти в тесное купе.”