Распутин. Тайна его власти

Поскольку в действительности он был закрытым, недоверчивым и неискренним, Распутин мог прятать истинное свое лицо под маской простачка, чтобы ввести в заблуждение тех, кто его не знал, и сделать их послушными инструментами своего влияния в высших кругах, умело убедив в том, что его намерения и поступки служат исключительно их интересам, а он при этом даже не думает о себе и своей семье.

В двойной игре он уделял внимание не только сценическому значению внешнего вида „мужика-пророка“ (его вышитые рубашки обычно были кремового, голубого или малинового цвета, сапоги из особой мягкой кожи, пояса с кистями), но и особой, отличающей пророка, „божественной“ манере говорить…»

«Исключено, — добавил историк М. Н. Покровский, — чтобы „божий человек“ не умел говорить на общепонятном языке или, как в его случае, как Бог на душу положит, на крестьянский манер. Для него и для его почитателей это означало бы нарушение обряда. И только если проза жизни настигала истинного Распутина, например, когда его сын во время войны вопреки ходатайствам был призван на военную службу, стиль его речи опускался до обычной человеческой манеры говорить».

Пьяным Распутин часто вел непристойные беседы, которые не соответствовали его высокому предназначению, как вспоминали свидетели. Когда же ему нужно было держать себя в руках, да не произвести «неверного впечатления», он предусмотрительно воздерживался от вина.

«Во время наших первых встреч, — пишет Белецкий, — Распутин воздерживался от вина и старался вести с нами возвышенные беседы в духе его „Мыслей“[19]. Но Комиссаров[20]

быстро расправился с этим и изгнал из него эту „божественность“. Это понравилось Распутину. С тех пор разговоры стали носить дружеский характер, мы перешли на „ты“, Распутин что называется снял маску. В хорошем настроении он нас обычно приглашал поехать вместе с ним к цыганам».

Распутин — гипнотизер, шарлатан, артист. Но кто же тогда скрывался за этой маской?

По аналогии с принципами драматургии, Распутин идентифицировал себя с фигурой той маски, которую он носил. Она сама становилась средством его самовнушения, и он даже для себя самого становился той личностью, которую играл. Распутин настолько проникся ролью «святого», «божьего человека», что начал пользоваться свободами и неограниченностью действий, которые свойственны носителю этой маски, будто он на самом деле им был. Для него существовал неписаный закон: «Настоящий проповедник свободен и не связан никакими законами». Этим объясняется двойственное сознание Распутина, расщепление его личности. Ведь вместе с тем он оставил лазейку для существования низменных качеств своей натуры, несовместимых с афишируемым аскетизмом.

Медицинские исследователи, психиатры и парапсихологи так объясняют состояние, в какое иной раз впадал Распутин, пытаясь исцелить больного. По рассказам очевидцев, после периода концентрации (когда обычно молился) он чувствовал себя полностью разбитым, обливался потом и был близок к обморочному состоянию. Именно так описывает Джанумова посещение Распутиным ее больной племянницы, что совпадает с рассказом его собственной дочери о том, как Распутин у себя дома в Покровском после телефонного разговора с Петербургом молился о спасении истекающего кровью престолонаследника.

Психиатры видят в феномене этого «истерического эпилептического припадка» уже упомянутое двойственное сознание, при котором носитель роли, подобно актеру, вживается в образ маски и живет ее жизнью. Однако это состояние нельзя отождествлять с состоянием психически больных людей.

Тем не менее, отождествление себя с маской Святого, возникшее в результате фанатичного самовнушения, предполагает наличие у Распутина неподдельной глубокой религиозности. Но как это может уживаться с его сексуальной распущенностью, опять-таки объясняют психоаналитики, ссылаясь на рассказы священнослужителей нашего времени и на труды их предков, откуда следует, что религиозное переживание всегда сопровождается физическим. Также происходит и сегодня во время родоплеменных ритуалов, когда участники действа впадают в состояние возбуждения. Еще до появления работы Фрейда «Тотем и табу» о древних культурах и их религиях была выявлена связь сексуальных и религиозных переживаний и дан анализ сублимации первых в последние. Р. Краффт-Эбинг писал: «При состояниях религиозного и сексуального аффекта в апогее их развития наблюдаются совпадения возбуждения в качественном и количественном отношении, поэтому они могут сообщаться между собой в соответствующей форме…»