Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Варнава и Распутин познакомились в одном из столичных салонов. Хотя они не стали друзьями, но в силу сходного происхождения отлично поняли, что могут быть полезны друг другу: Распутин мог способствовать развитию карьеры Варнавы, Варнава мог защищать Распутина от нападок внутри церкви. Распутин познакомил Варнаву с Николаем и Александрой, внушив им, что только этот человек сможет вдохнуть новую жизнь в русскую церковь. Александре Варнава показался слишком вкрадчивым и двуличным человеком, но Распутин сумел убедить ее и Николая, что Синод должен сделать Варнаву епископом. Николай велел обер-прокурору Саблеру вынести этот вопрос на собрание Синода и проследить за исполнением его воли. Саблер был потрясен. Он прекрасно знал, что Синод ни за что не примет такого человека, как Варнава.

Саблер неохотно предложил кандидатуру Варнавы, не упоминая, по чьей рекомендации он это делает. Архиепископ Антоний (Храповицкий), не зная, кто и что стоит за этим выдвижением, попросил Саблера снять этот вопрос – и это было сделано. Спустя какое-то время царь спросил у Саблера, почему Варнава до сих пор не епископ. Когда Саблер все объяснил, Николай пришел в ярость и заявил, что Господь поставил его над Синодом, а не наоборот. Вскоре Саблер вновь выдвинул кандидатуру Варнавы. Удивленный Антоний спросил, чья же это рекомендация. На сей раз обер-прокурор нарушил молчание и сказал, что таково желание царя. Одиннадцать членов Синода ушам своим не поверили. Епископ Херсонский Дмитрий спросил: «А потом мы должны будем рукоположить Распутина?»

Саблер был к этому готов. Он открыл портфель и достал прошение об отставке, адресованное царю. Он сказал, что, если Синод не утвердит Варнаву, ему придется уволиться, так как он более не может быть посредником между императором и Синодом. Боясь публичного скандала и еще больше опасаясь, что Саблера заменят еще более худшей фигурой, прелаты отступили. «Мы черного борова даже поставили бы в епископы, лишь бы вас сохранить», – сказал Антоний. В 1911 году Синод сделал Варнаву епископом Каргополя и викарием Олонецкой епархии. Антоний и другие члены Синода отнеслись к этому назначению с отвращением. «Совершенно ясно, что именно Распутин сделал Варнаву епископом, – писал Антоний митрополиту киевскому Флавиану. – В низком поведении Святейшего синода виновен Распутин. Он хлыст и участвует в их ритуалах»⁸

.

Синод дал Гермогену двадцать четыре часа на то, чтобы покинуть столицу, но тот отказывался уезжать, не поговорив с царем. Он отправил Николаю еще одну телеграмму, клянясь в своей преданности и верности и повторяя свою просьбу. Преодолеть нежелание царя встречаться с ним он пытался, обещая «раскрыть ему тайну». Царь был непреклонен. 30 января Николай написал Саблеру: «Ни о какой тайне я знать не желаю. Николай». Тогда Гермоген обратился к Александре. Он жаловался на слабое здоровье и просил приостановить его изгнание, но и она отказалась встречаться с ним и приказала подчиниться «властям, от Бога поставленным»⁹. Николай снова приказал Саблеру отослать Гермогена подальше от Петербурга и Москвы. Гермоген понял, что козырей у него больше нет. 22 января генерал Дедюлин и Саблер приехали к министру внутренних дел Макарову с приказом о немедленной высылке Гермогена. Дедюлин передал министру слова царя о том, что он не потерпит новых отсрочек. При необходимости Макаров может применить силу. Примерно в 23.30 Гермоген в сопровождении Мити Козельского, доктора Петра Бадмаева и нескольких полицейских прибыл на Варшавский вокзал. Он замешкался, садясь на поезд, словно пытаясь избежать своей судьбы, но Митя сказал ему: «Царя нужно слушаться, воле его повиноваться». С этим Гермоген и уехал. Он направился в Свято-Успенский монастырь в Жировичах в Минской губернии, где и пробыл до 1915 года. Он жил в двух маленьких комнатках, служил в церкви и читал проповеди местным прихожанам¹⁰

.

Этот скандал глубоко обеспокоил сестру императрицы, Эллу. Ее московский друг писал иеромонаху Герману в Сергиев Посад: «Ее горе и тревога не поддаются описанию. Она плакать готова, и я не сомневаюсь, что молитвы ее залиты слезами». Элла говорила, что кто-то пытался открыть царю глаза на Распутина, но достаточно было слова императрицы, сказанного «властным и уверенным тоном», и царь тут же отступил под ее влиянием. Говорить с императрицей тоже слишком поздно: «Говорить с ней – пустая трата времени и нервов: гипноз мистической хлыстовщины настолько силен, что подавляет любую логику». Поэтому Элла не стала ничего говорить. «Ситуация действительно трагическая».

Элла попросила своего старого друга, архимандрита Гавриила, молиться за царя в это «очень трудное, можно даже сказать, грозное время для всей России». Нападки Новоселова 1910 года и недавний скандал стали последней каплей.