Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Княгиня затронула очень важный вопрос. Даже если Распутин и Александра не давали Николаю подобных советов, все были уверены в обратном, и правда никого не интересовала. Министр внутренних дел Щербатов говорил о том же на тайном совещании совета министров 4 августа. Он говорил, что революционеры и антиправительственные агитаторы не упустят возможности для раздувания скандала⁷. В действительности же Николай давно собирался принять командование на себя. 1 августа 1914 года он писал в дневнике: «После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении Верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию»⁸

. Два года спустя, когда прошел год с момента принятия командования, Николай писал Александре, что решение заменить Николашу пришло ему, когда он стоял перед большим образом Христа в Федоровском соборе в Царском Селе: «Я так хорошо помню, что, когда я стоял против большого образа Спасителя, наверху в большой церкви, какой-то внутренний голос, казалось, убеждал меня прийти к определенному решению и немедленно написать о моем решении Ник., независимо от того, что мне говорил наш Друг»⁹.

Семья Романовых была против этого решения. Великий князь Дмитрий отправился в Царское Село, чтобы попытаться отговорить Николая. Разговор был долгим и трудным, но Дмитрию показалось, что ему удалось добиться успеха. Оба были тронуты этой беседой, обнялись при расставании и были почти в слезах. Но через два дня потрясенный Дмитрий прочел в газетах, что Николай принял решение, не удосужившись сообщить об этом ему. Великая княгиня Мария Павловна, сестра Дмитрия, вспоминала, что к тому времени пытаться образумить Николая и Александру было равносильно «попытке спорить с тенями». А сам император становился «более, чем когда-либо, психологической загадкой»¹⁰

. Вдовствующая императрица умоляла сына не принимать этого решения. Когда она сказала ему, что все считают этот шаг делом рук Распутина, император покраснел: мать была потрясена его опасной наивностью. Два часа она умоляла Николая, но он отказался, сказав, что «его долг – спасти Россию»¹¹. Правительство тоже пыталось действовать. На заседании совета министров 29 августа обер-прокурор Самарин сказал, что их «священный долг» – уговорить императора отказаться от этого «губительного решения». Самарин был твердо уверен, что решающую роль в этой ситуации сыграли некие «тайные влияния» (Распутина). Если министры не согласятся действовать, он готов лично обсудить этот вопрос с императором. Самарин сообщил министрам, что император дал ему слово, что до принятия бразд правления он положит конец влиянию Распутина, но теперь ему ясно, что все не так. Он хотел в последний раз говорить с императором, и если ничего не удастся, то подать в отставку. «Я готов до последней капли крови, – заявил он, – служить своему законному царю, но не…»¹²

. Премьер-министр Горемыкин возразил, сказав, что решение было принято лично царем и основывалось на его внутренних убеждениях. Николай лично говорил ему, что никогда не простит себе то, что он не возглавил армию во время Русско-японской войны. И теперь он не хотел повторить ту же ошибку. Но Самарин не согласился: «Нет, это не личное дело. Этот вопрос касается всей России и монархии»¹³. Восемь министров подписали коллективное письмо с выражением своей обеспокоенности, но царь остался тверд. Те, кто отправился лично беседовать с царем, например министр иностранных дел Сазонов, понимали, что, решившись на такой шаг, они положили конец своей карьере¹⁴

.

Агент Александр Гельфанд (он же Парвус), социалист русско-немецкого происхождения и союзник Ленина, в то время сотрудничал с германским правительством по развалу русской монархии. Германской разведке он сообщал, что решение Николая было воспринято офицерами и солдатами «с насмешками и презрением», и все надежды на победу теперь потеряны. Он добавлял, что императрица сказала личному доктору: «Царю было видение Богоматери с крестом в одной руке и мечом в другой. И это внушило ему твердую уверенность в своей победе»¹⁵.