Рассказы

Был в Кашперове сват. То есть в Кашперове был, конечно, не один сват, и не два! Было там, не сглазить бы, не меньше дюжины сватов. Дай Б-г нам с вами столько порядочных сыновей, сколько сватов было в Кашперове! Но самым знаменитым и выдающимся сватом был, конечно, дядя Менаше, реб Менахем-Гецл. Что это был за сват! Наверно, явись в Кашперов сам черт лысый, с копытами и хвостом - и тому сват Менахем подыскал бы молодую невесту. При условии, разумеется, что у того черта водятся деньжата. А коли уж тот черт сведущ в талмуде - так тут и говорить не о чем! Не успел бы он произнести "Шема, Исроел..." - а уж реб Менахем-Гецл стоял бы перед ним с готовой невестой! Раз, два, три, помолвка, тноим, девичник, четыре древка - и под балдахин! "Ты посвящена мне по закону Моисея и Израиля".

Таков был сват Менахем. Умел делать дела. Правда, сам, как ни странно, женат не был. Отшучивался обычно, когда об этом заходила речь: "Сват - он ведь что? Сват подобен сапожнику. Говорят же - сапожник без сапог, ну, так вот, стало быть, я - сват без жены".

Славно владел сватовским ремеслом реб Менахем-Гецл, но ведь будь ты хоть семи пядей во лбу, однако ж найдется и на тебя своя болячка! Такой вот болячкой явилась для дяди Менаше девушка по имени Двося-Бейлка, дочка бедного меламеда. Такая это была болячка, что, как говорится: "Поверх болячки да еще и волдырь"! Вот что это была за невеста: нельзя сказать, чтоб совсем уж некрасивая, но и красивого в ней тоже ничего не было. Про таких в Кашперове говорили: "Зеленый крыжовник". Дальше: немного хромала она, не про нас с вами будь сказано, на левую ногу. А кроме того, девушке давно минул призывной возраст. Одно было хорошо: отец ее, меламед Бейниш, хоть и бедняк, да вовсе не скупой. В смысле приданного - дал бы, не пожалев, и вдвое, и втрое больше чем родители жениха. Кабы деньги были. Но денег у Бейниша не было, так что дать он не мог за дочкой нисколько. И это, в смысле приданного, было плохо. Как говорится: "Какая уж тут пляска, когда в брюхе тряска!"

Вот и извольте-ка пойти да поискать жениха для этакой невесты! Так что ж, отказаться? Расписаться в неспособности провернуть это дело? Нам бы с вами столько радостей, сколько печальных мыслей посещало Менахем-Гецла в связи с этой Двосей-Бейлкой. Тревожным сном спал по ночам реб Менахем, и снилось ему, будто получил он заказ выдать замуж Брайнделе Шейгец - дочку кашперовского богача, маклера-сахарника. И сват Менахем улыбался во сне. Насчет Брайнделе давно уж было ясно - эта в девках не задержится. Такая-то богачка, да при том и красавица! Вот так оно устроено среди девушек - кому-то все, а кому-то - ничего. Как сказано в Писании: "Кто будет вознесен, а кто - низвергнут!"

Осень 1936 г. Колыма.

"Кто был ничем, тот станет всем!" В лагере же все больше выходило не по "Интернационалу", а наоборот: кто был всем, тот здесь быстро становился ничем. Среди отбывавших срок по 58-й статье были и бывший председатель колхоза, и бывший директор завода и даже бывший начальник ЧК из крупного райцентра. Здесь, на Колыме, они быстро и верно превращались в самое настоящее "ничто" - в доходяг, "доплывающих", лишенных всяческой воли.

Что касается Михайлова, то всем давно было ясно: этот в живых не задержится. Физически слабый, долговязый и тощий Михайлов, сотрудник одной из ленинградских газет, был арестован по делу о контрреволюционной организации журналистов. Дело это было детищем богатой фантазии товарищей из ленинградского ЧК, и журналисту Михайлову посчастливилось в нем фигурировать. По пункту 10-му, "агитация", Михайлов получил стандартный срок - 10 лет. Но уже через полгода пребывания на Колыме "на золоте" стало очевидно, что 10 лет Михайлову не потребуются. А потребуется ему еще, разве что, месяц, много - два, чтобы распрощаться с этим светом. Михайлов уже успел полежать в районной больнице с диагнозом "исхудание по почве полиавитаминоза". Диагноза "дистрофия" тогда еще заключенным не ставили. Но вскоре из больницы был выписан, несмотря на отсутствие улучшений и старания главврача, с которым Михайлов успел подружиться, благодаря их общему увлечению поэзией. Мест в больнице не хватало, а с районным начальством спорить не мог и главврач.

А ведь был у Михайлова шанс сохранить жизнь, причем, по лагерным меркам, неплохую даже жизнь. Однажды ночью, когда Михайлов лежал на нарах совершенно обессилевший (после рабочей смены пришлось еще таскать дрова в барак для блатных), к нему подкатился Васька-Зубочистка, "штымп батайский":

- Слышь, как тя там! Иван Иваныч! Романы тискать умеешь? Там Санечка скучает, велел романиста найти.