Рассказы

Полтора часа без передышки копал он промерзшую землю и вырыл наконец достаточно большую яму, чтобы поместить в ней свой драгоценный трофей. На дно он насыпал толстый слой снега, который утоптал ногами и прикладом ружья. Потом, положив на него огромную голову, наполнил яму землей, которую разбил на возможно более мелкие комья. Он закончил тем, что скрыл засыпанную яму под новым толстым слоем снега. Затем сделал топором нарезки на двух соседних деревьях и двинулся в обратный путь к своей стоянке.

«Эта земля, – рассуждал он сам с собой, не переставая идти, – не оттает раньше июня. Семь волчьих скальпов по пятнадцати долларов – это составит сто пять долларов. И сто долларов за голову – вместе будет двести пять. Другими словами, семьдесят долларов в среднем на брата. Хе, хе, дружище Род, весьма приличный заработок за двадцать четыре часа работы».

Экскурсия Ваби продолжалась три часа. Шел густой снег, когда он добрался до опустевшей стоянки и разыскал уже наполовину заметенные следы Родерика и Мукоки, а также маленьких санок, нагруженных их общим багажом, которые тащил старый индеец.

Склоняя голову под белыми, неслышно падающими хлопьями, мальчик решил как можно скорее нагнать своих спутников. Снег падал такой густой, что он видел перед собой не дальше чем на десять шагов. Противоположный берег реки совершенно исчез. Погода, какой только можно было желать, чтобы избегнуть преследования вунгов.

Два часа подряд он шел так без устали. Следы тех, кто двигался впереди него и чьи шаги были более медленны, становились все более и более свежими. Явное доказательство, что он нагонял их. Но, по правде сказать, ему не слишком легко было распознать, что это были следы человеческих ног. Ибо снег настолько изменял их, что всякий другой с одинаковым успехом мог принять их за следы лося или оленя.

После третьего часа ходьбы, полагая, что он сделал по меньшей мере десять миль, Ваби присел, чтобы немного отдохнуть и восстановить свои силы теми запасами, которые захватил с собою.

Выносливость Рода поражала его. Он считал, что еще три или четыре мили отделяли его от Мукоки и белого юноши, если только они, в свою очередь, не сделали привала, чтобы поесть. Такое предположение было вполне вероятно.

Бесконечный покой Пустыни окружал его. Ничто не нарушало молчания. Не слышно было даже щебета снежной птицы.

Довольно долго оставался он в полной неподвижности, как тот пень, на котором сидел, желая дать отдых своим ногам и прислушиваясь к окружающей тишине. Она охватывала его душу каким-то странным очарованием. Казалось, будто весь мир погрузился в небытие и даже дикие властители лесов не осмеливались выползти из своих берлог в этот час, когда небо щедрой рукой кидало нескончаемые белые хлопья, которые, без сомнения, набросили уже пушистый покров на все пространство вплоть до Гудзонова залива.

Глава VI. Таинственные выстрелы в тишине

Ваби сидел, чутко прислушиваясь к этому бездонному молчанию, как вдруг в воздухе что-то щелкнуло. С губ Ваби сорвался тревожный крик. Это был отчетливый, гулкий треск ружейного выстрела. За ним последовал другой, потом третий, четвертый.

Он насчитал пять. Они следовали один за другим без перерыва.

Чтобы это могло значить? Он вскочил на ноги с сильно бьющимся сердцем. Этот треск напоминал выстрел из ружья Мукоки. А между тем старый индеец не должен был стрелять дичь. Это было вполне определенно между ними условлено.

Значит, кто-то напал на Рода и Мукоки? Но момент был неподходящим для бесплодных размышлений, и Ваби пустился бежать со всей быстротой, на какую был способен.

Он понимал, что не должен терять ни минуты, если его спутники находятся в опасности. Но, конечно, он придет слишком поздно. За пятью выстрелами последовало снова абсолютное молчание, и оно только увеличивало его тревогу. Если там произошла схватка, то теперь уже все кончено. И, пока он бежал, с глазами, ослепленными снегом, нажимая пальцем на курок ружья и готовясь к выстрелу, он не переставал прислушиваться, не донесутся ли до него новые звуки битвы, ружейные или револьверные выстрелы или торжествующая песнь победителей.

Он дошел до места, где долина до того суживалась, что замерзшая Омбакика, превратившись в небольшой поток, совершенно исчезала под высокими и густыми кедрами, сплетавшими над ней свои ветви.

Кедры, теснившиеся в узком скалистом проходе, придавали ему еще более мрачный, зловещий вид, заслоняя и без того сумрачное бледно-серое небо, в котором уже угасал короткий ноябрьский день.

Прежде чем углубиться в лесную чащу, Ваби инстинктивно остановился, чтобы прислушаться. Но он не услышал ничего, кроме ударов собственного сердца, которое, как молот, колотилось в его груди. Не страх удерживал его, ибо он не видел перед собой никакой опасности, но самая неопределенность этой опасности, неведомой, но возможной.