Рассказы 1960-80-х годов

— Ты можешь объяснить толком, что у вас происходит?.. Не вздумай опять орать, а то я тебя втолкну в класс.

— Нельзя. Меня выгнали.

— Это я понимаю… Так в чем дело?

— Соловьеву судят за поведение.

Он хотел войти в класс, но я загородил дверь и говорю:

— Нельзя. Вас тоже выгонят… Я продолжаю…

Тут я встаю в позу оратора и говорю голосом Зои Николаевны: — По-моему, дело ясное, правда, ребята?.. Я скажу по-простому, я ведь не только классный руководитель, я ведь спортсменка… Вы все любите спорт, а в спорте самое главное что?.. Правильно… Сплоченность команды… Если в команде заведется, в общем, если один человек противопоставляет себя коллективу, он должен уйти… Соловьева, ты что, заснула? Ребята, повторите, что вы ей инкриминируете! Басова, скажи, ты понимаешь, что значит «инкриминировать»? Не понимаешь? Это значит — «обвинять»… Тут вступает Басова. «Она ставит себя выше всех! Соловьева, мы тебя осуждаем за высокомерие!» Мужик таращит глаза и говорит: «За что? За что?» А я ему: «Послушайте сами», и отворяю дверь. А за дверью орут девчонки: «Подруг не замечает!.. Ты скажи, Соловьева, ты хоть к кому-нибудь хорошо относишься?»

Задорожный всегда так рассказывает, как начинает гудеть, как начинает! Нет, он в общем-то мальчишка ничего, только орет очень. У нас весь класс его голосом может говорить, и даже все привыкли орать. Я очень могу представить себе, как они там в коридоре с Медведевым разговаривали, как Задорожный сказал: «Взбеленились… Это они из-за „аллеи ужасов“, а Медведев спросил с интересом: „Ну-ка?.. Ну-ка?..“ А уж голос Медведева мне вообще вообразить ничего не стоит. Задорожный рассказывает:

— Там одному стало противно. Этот товарищ встал и объяснил всем, что они взбеленились, потому что трусы и боятся за Соловьеву заступиться…

— Что за „аллея ужасов“? — спрашивает Медведев.

— Ребята надевали простыню на палку и проносили ее в сумерках за кустами… Все девчонки думали, что привидение, визжали… Сейчас я им объясню… — Задорожный открывает дверь в класс и кричит: „Они же атеистки! Они против религии! Они только верят в привидения, в приметы, в тринадцатые числа, в черных кошек, в счастливые автобусные билеты, в дурной глаз!.. А так вообще-то они девочки смелые… На собрании… Когда все на одного!“

„Задорожный, выйди вон“, — раздается спокойный женский голос, и Задорожный затворяет дверь.

— Во, старуха выступает! Она меня и выгнала!

— Да это же Ефросинья! — изумляется Медведев. — Неужели она еще преподает?

— Значит, и вы ее так звали?

— Ну, если Ефросинья там, она Галку в обиду не даст.

— Почему вы так думаете?

— Ничего я не думаю. Знаю и все… Ну, дальше?

— А дальше, одна Галка не испугалась привидения… Заложила два пальца в рот да как свистнет! Мы за кустами чуть с хохоту не померли, и простыня с палки свалилась… Потом приняли ее в свою компанию… Девчонки ей этого простить не могут… Этот товарищ поднялся на собрании и объяснил им, кто они есть, что они трусы и Генка тоже… А Генка заорал, что этот товарищ его предал. А этот товарищ сказал, что Генка сам Соловьеву предал, а между прочим, цветы ей в дверную ручку просовывал в ихней квартире, а потом по телефону мяукал таинственно… Тут они с Генкой чуть не подрались.

— А потом его выгнали из класса? Этого товарища, да? — спросил Медведев.

— Ага…

— „Товарищ“ — это лучшее слово, которое придумали… Спасибо, товарищ…

— Да ладно вам…»

Они приоткрыли дверь класса, и тут я их увидела обоих, и мне прямо даже нехорошо стало, или сердце заболело, или голова, даже не помню. А Ефросинья вдруг как раз встает и говорит:

— Так вот, дорогие мои… Я уйду из школы, если Соловьеву переведут в другой класс или еще что-нибудь с ней сделают…

Тут наступает резкий шум и тишина.

— Потому что она одна из тех учениц, ради которых я до сих пор работаю в школе и не ухожу на пенсию.

Вот это да! Мы же с ней всю дорогу ругаемся.

— Не понимаю… — говорит Зоя Николаевна, Справедливая девочка с четвертой парты. — Ефросинья Михайловна, вы же с Соловьевой ссоритесь все время… Вся школа это знает.

— Да, — говорит Ефросинья. — Ссорюсь… Потому что она моя любимая ученица.

Вот это да! От Ефросиньи всегда не поймешь, чего ожидать. А, между прочим, в сущности, она тоже моя любимая учительница. Так что мы квиты, но только ссориться я с ней буду во что бы то ни стало… Я запуталась, но, в общем, понятно, что. я имею в виду.

— Я считаю, что надо поздравить Соловьеву с днем рождения, — говорит Ефросинья, — …и на этом закончить дело… Вы не знали, что ей сегодня исполняется тринадцать лет… Соловьева, не реви… Задорожный и Медведев, закройте дверь!..

— Ну все… — сказал Задорожный Медведеву. — Против заслуженной Ефросиньи не попрешь… Лопнула вся их затея…

А потом двери нашего класса распахиваются, и все вываливают в коридор, и в классе остаются только Справедливая девочка с четвертой парты, заслуженная Ефросинья и я — сижу себе за партой, посиживаю. Мне уже все равно. Почти.

Потом входит Медведев.

— Володя? — притворно удивляется Зоя Николаевна.

— Здравствуй, Зоя, — притворно отвечает Медведев.