Рассказы

Удар был такой силы, что зверь вырвался из рук Бернара, но лишь затем, чтобы откатиться на пару шагов: он был мертв. Пуля, пыж и огонь вошли ему в голову — я буквально прожег ему мозг.

Бернар громко захохотал.

— Ну вот! — закричал он. — Есть еще радости на этом свете!

— Да, есть, — заметил инспектор, — но если ты будешь продолжать в том же духе, храбрец, тебе недолго придется этим забавляться. А что с твоей рукой?

— Ерунда, царапина! У этой твари шкура оказалась такая твердая, что нож закрылся.

— И, закрывшись, отрезал тебе палец? — спросил г-н Девиолен.

— Начисто, господин инспектор, начисто!

Бернар протянул правую руку: на указательном пальце отсутствовала первая фаланга; затем, при общем молчании, воцарившемся при виде этого зрелища, он приблизился к инспектору и продолжал:

— Это только справедливо, господин Девиолен: именно этим пальцем я застрелил дядю.

— Надо позаботиться о ране, Бернар!

— Позаботиться? Есть о чем! Ветер подует — все подсохнет!

И с этими словами, снова открыв нож, он стал отрезать собакам полагающуюся им часть добычи так спокойно, будто ничего не произошло.

На следующую охоту он принес не нож, а кинжал в виде штыка, изготовленный у него на глазах его братом, оружейником из Виллер-Котре; этот кинжал не сгибался, не ломался, не складывался.

Во время этой охоты повторилась сцена, уже описанная мной; однако кабан остался на месте, зарезанный, словно домашняя свинья.

Таким же образом Бернар действовал на всех последующих облавах, причем с такой ловкостью, что друзья не называли его иначе как «колбасник».

Но ничто не могло его заставить забыть о смерти Берте-лена. Он становился все мрачнее и мрачнее и время от времени говорил инспектору:

— Вот увидите, господин Девиолен, несмотря ни на что, со мной когда-нибудь приключится несчастье!

* * *

Прошло три или четыре года после описанных только что событий; я уже покинул Виллер-Котре и вот однажды приехал туда на несколько дней. Дело происходило в декабре; снег покрывал землю.

Расцеловавшись с матерью, я побежал к г-ну Девиолену.

— О! — закричал он, увидев меня. — Это ты, мальчуган? И прибыл как раз к охоте на волков!

— По правде говоря, я именно об этом и подумал, когда увидел снег. Как хорошо, что я не ошибся.

— Да, знаешь, трое-четверо этих господ бродят по лесу, из них два — на угодьях Бернара; вчера я уже приказал ему выгнать их из логова, предупредив, что завтра утром мы будем у него.

— Как всегда, в Новом доме?

— Как всегда.

— А как поживает бедный Бернар? Он по-прежнему убивает кабанов своим штыком?

— О! Кабаны истреблены от первого до последнего. По-моему, ни единого не осталось в лесу. Бернар всем им устроил смотр.

— Их гибель его утешила?

— Нет; бедняга мрачнее и грустнее чем когда-либо прежде. Ты увидишь, как он изменился. Я выхлопотал пенсию вдове Бертелена. Но его ничто не утешает. Его грызет тоска. И он еще более ревнив, чем обычно.

— И по-прежнему без причины?

— Его бедная женушка просто ангел.

— Ну и ну! У него настоящая мания, впрочем, это не мешает ему быть одним из лучших ваших лесников, правда?

— Великолепный лесник!

— Не может так случиться, что из-за него мы завтра останемся без добычи?

— Ручаюсь за него.

— Ну и прекрасно, а время его излечит.

— Время все только усугубляет, и я начинаю думать, что он прав: с ним действительно случится какое-нибудь несчастье.

— Дело зашло так далеко?

— Да, черт возьми! Должен сказать — я сделал все что мог; мне не в чем себя упрекнуть.

— А как поживают остальные?

— Прекрасно.

— Как Мильде?

— По-прежнему бьет по две белки одной пулей.

— Как Мона?

— Мы охотились позавчера с ним вместе в болоте Койоль: он подстрелил семнадцать бекасов, ни одного не упустил.

— А Бобино?

— Бобино заказал из хвоста своего кабана свисток для собак и клянется, что у него не будет покоя ни на том ни на этом свете, пока .ему в руки вновь не попадется вся остальная часть зверя.

— Значит, за исключением Бернара, у всех все в порядке?

— Все отлично.

— Когда сбор?

— В шесть утра, в конце Больших аллей.

— Встретимся там.

Я покинул г-на Девиолена, чтобы поздороваться со всеми старыми друзьями, остававшимися в моем краю.

Одна из самых больших радостей в жизни — быть родом из маленького городка, где все жители тебе знакомы и где с каждым домом связано какое-нибудь воспоминание. Что касается меня, то, возвращаясь иногда в этот маленький городок, неизвестный почти никому в мире, я выхожу из кареты за полульё до места и иду пешком, здороваясь с каждым деревом по дороге, заговаривая с каждым встречным и приходя в волнение от любого незаметного пустяка и даже от неодушевленных предметов. Вот почему предстоящую завтра встречу с лесниками я предвкушал как настоящий праздник.

Этот праздник начался в шесть утра. Я увидел всех своих старых знакомцев: у всех бакенбарды были покрыты инеем, ибо, как я уже говорил, накануне шел снег и было ужасно холодно. Мы обменялись крепкими рукопожатиями и двинулись в сторону Нового дома. Рассвет еще не наступил.