Рассказы

Когда собрание закончилось, Мацуи торопливо покинул лекционный зал. Выслушивать лицемерные соболезнования у него никакого желания не было. «Кровопийцы, — думалось ему. — Будут якобы сочувствовать, а сами наверняка уже прикидывают, как бы им от нас для себя что-нибудь оттяпать…»

Ветер с моря пронизывал его тонкий плащ и раскачивал на столбах фонари. Ночное небо постепенно затягивала прозрачная пелена облаков.

— Погодите, профессор! — окликнули сзади.

Мацуи поморщился, но все-таки замедлил шаг. Отдуваясь, его нагнал Лейф Хендерсон, молодой преподаватель астрономии.

— Хорошая речь, сэр…

Мацуи хмуро кивнул.

— Вот только, боюсь, я зря сотрясал воздух.

— А я так не думаю, — возразил Хендерсон. — В нашем отделе тоже есть парочка сторонников Чеснатта, куда же без них, но я вам вот что скажу: студенты старших курсов как-то не горят желанием запечатлеть свои имена в науке, заново открывая все те же луны Юпитера. А первокурсники — те просто спят и видят, как бы сотворить нечто действительно новое!

Мацуи глубже засунул руки в карманы. Похоже, он делался староват для беспрестанных интриг, процветавших в университете.

Он сказал:

— Чеснатт кое в чем прав… Хотим мы того или нет, мы живем в гигантской тени познания прежних времен. Мы из нее, может быть, никогда так и не выберемся… В особенности если каждый раз, когда кто-нибудь претендует на открытие, наши интеллектуальные, так сказать, археологи будут тут же доказывать, что то же самое или по крайней мере похожее уже было сделано в прошлом. Где, спрашиваю я, настоящий стимул для новшеств?

Хендерсон пошел рядом с Мацуи.

— Однако наши предшественники были не всеведущи, — сказал он. — К примеру, они не смогли победить смерть. Да какое там, они с самими собой-то совладать не могли! — И молодой ученый поднял глаза к темному небу. — И, если на то пошло, они не сумели совершить межзвездного перелета. Мы уже лет пятьдесят как должны были бы получить сигналы с «Пришествия», если корабль благополучно вынырнул на той стороне. Или, еще вероятнее, они должны были бы уже вернуться. У них там было четыреста лет, чтобы сделать новые двигатели!

— Мне, — сказал Мацуи, — хочется думать, что сигналы пришли, но у наших приемников просто не хватило чувствительности их уловить. Или, возможно, триста пятьдесят световых лет — все-таки слишком большое расстояние для подобных сигналов. И они там гадают, почему мы не вышли на связь… почему не вылетели следом за ними. С их точки зрения, наш мир просто взял и намертво замолчал…

Пешеходная дорожка перед ними в этом месте делилась надвое. Корпуса физики и астрономии располагались по правую руку, административный — слева. Ученые остановились на развилке.

Мацуи посмотрел на такую знакомую дорожку… Он ходил по ней всю свою сознательную жизнь. Сперва студентом, потом выпускником-ассистентом, и наконец — профессором. С первых же дней своей преподавательской деятельности он придавал огромное значение творческой мысли. «В этом и состоит смысл науки! — доказывал он коллегам. — Древние достигли блистательных высот, но Время их поглотило. Настала нам пора совершать собственные ошибки…»

— Мир меняется, Хендерсон, — проговорил он задумчиво. — Еще лет десять, и население перевалит за миллиард. Четыре века назад мы пережили истребление, но все-таки избежали участи динозавров. Потом пробились сквозь второе Средневековье. Судя по всему, наш биологический вид предназначен для великих свершений… Но сколько дурацких шишек мы себе набиваем на этом пути!

И он с горечью топнул ногой.

Хендерсон некоторое время молчал. Было слышно, как вдалеке гремит о скалы прибой.

— Маятник раскачивается, профессор, — сказал он наконец. — В этом году победил Чеснатт, да, но будут и еще годы. Ради нового познания нам придется отрешиться от прошлого. Обязательно придется!

— Вот только я вряд ли до этого доживу, сынок, — усмехнулся Мацуи. — Как же мне не расстраиваться?.. У человечества есть определенные желания и потребности. Но каковы они и каким образом люди станут добиваться их осуществления, для меня так и останется тайной. Человеческая жизнь слишком коротка… Я не смогу увидеть общей картины. Вот бы узреть дальнюю перспективу, тогда ясно было бы, за что мы боролись!

Хендерсон не ответил.

— Прости, — сказал Мацуи. — Мы, старики, иногда делаемся болтливы… особенно на ночь глядя. Вот и на меня порой нападает желание пофилософствовать… Раньше для этого требовалось опрокинуть пару кружечек пива, но теперь хватает всего лишь прохладного вечера после неудачных бюджетных дебатов. Уж ты меня извини…

Хендерсон переступил с ноги на ногу.

— У нас в департаменте, — сказал он, — хотят присвоить ваше имя комете…

Глаза Мацуи внезапно наполнились слезами, по счастью оставшимися незамеченными в темноте.

— Очень мило с вашей стороны, Хендерсон…