Рассказы

Дак вот, отнес старик пиво в сад и выпустил его под яблони. А сам слезы льет. Ну, ясное дело, жалко! Ведь истинно божий дар.

Поглядел бы ты, как из земли дождевые черви повылазили. С такой страшной силой волчком завертелись, что у иных даже кожа на спине полопалась, - земля-то ведь каменистая. А яблоня, на которой прежде сладкие яблоки росли, после три года подряд до того кислющие приносила, что и свинье аж рот сводило! Вот какая сила была у пива старого Мякса! Только такого забористого делать нельзя, это убийственно. Нужно совсем совести не иметь, чтобы эдакое пиво людям предлагать.

Михкель взял мешалку и стал заталкивать в кипящую воду всплывающий хмель, а сам уголком глаза поглядывает, как на меня его рассказ действует.

- Да и вообще у старого Мякса было чувствительное сердце, человек он был с нежной душой, - продолжал Михкель, усевшись на чурбане. - Однажды, уже к весне, наелся он дома кровяной колбасы и отправился в лес, на работу. Вскорости ему понадобилось в кусты, ну... он и оставил там все, что съел. Только прежде, чем уйти, он рядом варежку положил. Вот до чего был деликатный.

Я, конечно, не понял, в чем здесь заключалась деликатность. Михкель как будто только этого и ждал и с удовольствием стал потешаться над тем, какими тупоумными могут быть ученые люди.

- Ты сам подумай, - объяснял он мне очень серьезно, - когда медведь весной, после зимней спячки, просыпается, он тут же до ветру идет, и там, где он сходил, следы будто от человека, поевшего кровяной колбасы. А наткнись кто-нибудь в кустах на то, что старый Мякс оставил, так может до смерти перепугаться, решив, что в лесу медведь. Дак вот, чтобы ясно было, что это не медведь, он и оставил там свою красную, пеструю варежку. Вот это называется деликатность.

Я во все горло расхохотался.

- Какой же смысл в этой деликатности, если в наших лесах вот уже триста лет медведи не водятся?

Михкель смерил меня снисходительным взглядом. "Темный темным и останется", - видимо, думал он.

- Вот это и есть настоящая деликатность, ежели оставляешь варежку даже тогда, когда медведя и в помине нет.

Наверно, Михкель был прав. Он наслаждался сознанием своей правоты, о чем явно свидетельствовало его высокомерное посапывание. Какое-то время он не обращал на меня внимания. Потом пощупал жилетный карман и вытащил из него солидные, старинные серебряные часы на длинной цепочке. Он надел очки, открыл крышку, долго смотрел на циферблат, потом пробормотал себе в усы:

- Хватит, парень, больше дров не клади... время вышло. Теперь бадьей займемся.

"Сейчас или никогда, - подумал я, увидев Михкелевы часы, - я этого так не оставлю. Я ткну тебя в самое больное место".

- Слушай, Михкель, это что же, те самые часы, что в кружке пива соревновались?

Михкель сразу застеснялся, как остриженная овца. С притворным равнодушием он сунул часы обратно в карман жилетки, встал и, ни слова не говоря, вышел за дверь.

"Ага! Поделом тебе, - посмеивался я про себя, - точно попал!"

А история эта была такая. Много лет тому назад, однажды в зимние праздники - то ли на рождество, то ли на сретение - жизненные передряги собрали подходящую теплую компанию пиво пить. Текла бесконечная мужская беседа, горланили песни. Одни становились жалостливыми, другие - впадали в удаль. Как всегда.

Потом мужчины начали хвалиться своими часами. У кого на скольких камнях, у кого куплены в Петербурге, у кого в Риге, у кого в Хельсинки или в Або. Купленные давно, еще до первой мировой войны, большей частью не ими самими, ставшие воспоминанием об отцовской молодости. В ту пору и отсюда уходили на строительные работы: ранней весной закидывали за спину мешок с харчами и отправлялись...

Уж не знаю, в чью лихую голову пришла мысль научно испытать качество часов. Чьи дольше всех будут в пиве ходить, тот и победитель! В трехштофную кружку налили пива, сверили часы, каждый свои за цепочку по команде опустил в кружку...

Не помню, чьи часы победили. Да, наверное, это и не было особенно важно. Было гораздо важнее, что появилось очередное бессмысленное занятие, незабываемое в силу своей неслыханности. Как говорится, это история давно минувших дней, но она продолжает жить, как легенда о том, какие удивительные идеи может рождать пиво этой скудной земли в головах степенных и очень уважаемых отцов семейств... То самое пиво, изготовлением которого мы занимаемся...

Молчание.

Только догорающие дрова потрескивают под котлом. Я знаю, Михкель долго не злится.

Через некоторое время он приплелся обратно. Положил на окно термометр для ванны и стал что-то делать над бадьей.

- Те самые... А что же я хотел тебе сказать?.. - забормотал он чуточку спустя. - Гляди, хотел ведь что-то сказать, да выскочило из головы...

Я усмехнулся: уже забыто. Михкелю хочется поговорить, только он не знает, как приступить.

С этой минуты мы вполне дружески трудимся над бадьей, в духе полного взаимопонимания.

Под вечер мы поставили пиво бродить: все было проделано в точном соответствии с законами пивоваренного искусства, известными только Михкелю.