Рассказы

   Посредине города, на площади, тянулись два ряда деревянных лавок, а каждый из окружающих площадь домов занимал трактир и постоялый двор. Над дверями трактиров красовались вывески с нарисованными на них самоварами и чайниками. У дверей и ворот толпились люди, стояли подводы; на подводах были навалены мешки с овсом, горшки, тесовые гробы. На двух подводах Макарка увидал живых телят. Головы их были перевешены через грядку, и они с отчаянием глядели кругом. Так их возили до самой Москвы. Стояло много и пустых телег, они предназначались для седоков. Только артель поравнялась с одним двором -- человек шесть мужиков в полушубках, несмотря на тепло, с обветренными лицами, с всклоченными бородами, окружили и стали рядиться везти их.

   -- До Тверской?

   -- До Тверской.

   -- Рупь с четвертью.

   -- По рублю будет.

   -- Мало... дорога-то какая. Опять время... Это тоже надо понять.

   -- А с ребят?

   -- Ну, с ребят по три четвертака.

   -- Дорого. Много ль в них мозгу-то.

   -- Ну, чаем напоим.

   -- Ну, ладно, бог с вами!

   Один мужик, высокий и сутуловатый, вытянул вверх кнутовище, и все шестеро стали хвататься за него, плотно нажимая рукой на руку. Верхней руке достался седок. Владелец ее был приземистый старик в высокой овчинной шапке с суконным верхом. Он подвел их к телегам. Из кошеля ели сено две лошади -- каряя и рыжая.

   -- Вот какие орлы, как на крыльях полетит! -- хвастливо сказал старик.

   -- Где уж лететь! -- вздохнув, вымолвил Павел. -- Котомки бы довезти.

   -- И сами будете сидеть, -- поспешил уверить извозчик. -- На гору, знамо, слезете, а под гору и того...

   -- А когда лошади трудней: на гору или под гору? -- спросил извозчика молодой смуглолицый парень из той артели, где был Макарка.

   Извозчик запнулся, потом нашелся и сказал:

   -- Надо в ее шкуру влезть, тогда и узнаешь.

   После этого пошли в трактир, достали деревенских лепешек, яиц, свинины и стали есть. Ели медленно и много, потом пили чай. Макарка глядел на всю обстановку с широко раскрытыми глазами. Ему все было ново: и буфетчик, с лицом, как булка, в белой рубашке и двухбортной жилетке, и половой, носивший в одной руке по два подноса, а в другой по шести чайников, и диковинный шкаф, из которого выглядывали медные трубы и наигрывали "Над серебряной рекой". Между труб блестели дна круглых блина и, шлепая друг о дружку, наполняли весь трактир дребезжащим звоном. А на стенах висели картины; на картинах были цари, генералы, сраженья, монастыри, угодники, богородица в облаках, богородица с тремя руками.

   -- Ты чай-то пей, чего глядишь по сторонам, -- говорил ему Павел. -- В Москве не такие диковинки увидишь.

   -- А бабку-то ему придется целовать? -- спросил смуглолицый парень, который задавал вопрос извозчику, когда лошади труднее.

   -- Обязательно. Потому без этого никак нельзя. Если бабку не поцелуешь, то его в Москве не примут.

   -- Какую бабку? -- простодушно спросил Макарка.

   -- Сопливую. Так и зовут -- сопливая бабка.

   Все засмеялись, а Макарка не знал -- верить ему этому или нет.

   -- Сидит она на бо-о-льших воротах и едет на шести конях, -- стал описывать бабку смуглолицый. -- Одной рукой правит, а другой калач держит. "Вот, говорит, еще калач не проглочу, а до Питера долечу..."

   -- И ты целовал? -- опять спросил Макарка.

   -- Как же! никак нельзя. Мускородно, а целуешь.

   "Ну, так что ж, не помрешь от этого, -- подумал Макарка и решил: -- Будь что будет".

   -- Ну, молодцы, у меня лошади готовы, как ваши дела? -- сказал появившийся перед ними извозчик.

   -- Наши дела не всегда добела, а иной раз и с прочернью, -- ответил смуглолицый.

   -- Коли так, садиться можно.

   -- Давай садиться.

   Началось увязыванье сумок. Взвалив сумки на спины, москвичи потянулись к выходу. Трактирщик желал им всякого благополучия и во всех делах успеха.

III

   Когда сумы были уложены, подводы одна за другой выехали со двора и потянулись вон из города по Московской улице. Дорога шла на гору. Седоки шагали по сторонам, разговаривая между собой, ребята плелись за ними. С Макаркой шел другой мальчишка, ровесник ему, шедший за Москву в подпаски. Он шел уже не первый раз, поэтому держал себя шустро, просил у взрослых покурить и хвастался, что он пил водку. Его разухабистость не нравилась Макарке, и он держался от него в стороне.

   -- Что ежишься? -- подзадоривал его подпасок. -- Не бойся, это сперва кажется страшно, а там ничего. Я бы теперь куда хошь, только бы деньги платили.

   -- А что ты с деньгами будешь делать, паршивый? -- наметил смуглолицый.

   -- С деньгами-то? А у тебя их много, давай мне -- я покажу. У меня только рот разинешь.

   -- За виски тебя.

   -- А ты мне растил виски-то?

   -- А где мы ночевать будем? -- спросил извозчика Павел.

   -- В Холупине, братцы, в Холупине, -- отвечал извозчик, опираясь на кнутовище и шагая сбоку вытягивавших шею потных лошадей.