Рассказы

- Русские ушли? - спросил Матс.

- Ни русских здесь больше нет, ни шведов. Вообще ни одной живой души, весь остров вымер...

Весь остров вымер... А они? Их же ни много ни мало - трое!

Женщина, казалось, угадала мысли Матса:

- На этот хутор тоже пришла смерть. Сейчас мы живы, а к ночи, может статься, отдадим богу душу...

Из всего разговора Бенгт понял одно: эта отчаянная женщина не собирается их тут же, немедля, зарубить, Он толкнул Матса в бок, прошептал:

- Brod... Хлеба попроси...

- Женщина, дай нам хлеба... Мы целую неделю ничего не ели... Дай нам чего-нибудь, и мы сразу уйдем...

- Куда вам идти-то - повсюду пепелища и мертвецы. И голод... Пол-лепешки и ковш воды я могу вам принести. Только...

- Ты даже не спрашиваешь, кто мы такие? - удивился Матс.

- Чего тут спрашивать, - устало ответила женщина, - вы солдаты короля Карла. Я вас еще вчера вечером увидела, когда вы в горнице в сундуках рылись. Я за печкой пряталась, под тулупом, вы меня не заметили...

Женщина собралась было уйти, но вдруг обернулась и промолвила, обращаясь скорее к самой себе:

- Столько смертей, столько страху пережито, что и бояться-то устанешь...

Тут она вспомнила про шпагу, которую все еще держала в руке. Не долго думая, она швырнула оружие на земляной пол предбанника и медленно направилась по тропинке к дому.

Беглецы, как были, в краденой одежде, вышли из пропахшей дымом бани. Бенгт, правда, скользнул взглядом по валявшейся на полу шпаге, но тут же оттолкнул ее ногой. Они сели рядышком на пороге и стали ждать. Матс пытался растолковать товарищу, что русские ушли, война кончилась, только чума все еще делает свое дело.

Быстро темнело, сырой холод проникал под одежду, пронимал насквозь.

Женщина вскоре вернулась.

В сгущающихся осенних сумерках беглецы не очень-то различали черты ее лица, но то, что она молода и, несмотря на трудные времена, еще сохранила силы и живость, это они видели и понимали по ее походке и голосу.

Она молча протянула каждому хлеба, дала напиться воды из ковша.

Это был хлеб голодных дней, легкий, мякинный, черствый, но они с жадностью вонзили в него молодые, крепкие зубы. Рот наполнился слюной, они не ощутили вкуса пищи, она кончилась прежде, чем они поняли, что едят.

Женщина молча стояла перед ними, спокойная, в большом платке, в накинутом на плечи коротком легком полушубке.

- Коли начнутся у вас теперь корчи и блевота, то дело плохо, вполголоса промолвила она, когда беглецы осушили ковш с водой. - Значит, голод доконал вас, не жильцы вы на белом свете.

Они продолжали сидеть на порожке бани, не находя слов, чтобы выразить свою благодарность.

Женщина шагнула ближе и протянула Матсу несколько сухих лучин.

- А теперь залезайте-ка обратно на полок, и спать. Утром видно будет, выживете вы или нет.

В предбаннике Бенгт дрожащими руками высек искру на трут. Потребовалось немало времени, пока лучина зажглась, и при ее неверном свете они, спотыкаясь, вошли в темную баню.

Женщина захлопнула дверь предбанника, заперла ее изнутри на засов, затем закрыла и другую дверь.

- Я в предбаннике переночую, - все так же спокойно сказала она Матсу, как-никак люди рядом... а то ведь сколько ночей под одной крышей со смертью провела...

Только теперь Матсу вспомнилось то, что они увидели вчера вечером, войдя в дом.

Если б женщина могла в темноте разглядеть выражение глаз солдата, она прочла бы в них безмолвное восхищение: одинокая молодая женщина на одиноком хуторе спокойно противостояла смерти и страху. Как это она сказала: "Столько смертей, столько страху пережито, что и бояться-то устанешь..."

Следующий день выдался прохладный и светлый, насколько светлым вообще может быть короткий день предзимья.

Женщина разбудила их рано утром, дала каждому большую деревянную лопату с оковкой, сказала Матсу, что мертвых следует предать земле.

Теперь, при свете ясного утра. Матс с Бенгтом увидели, что женщине лет тридцать, что она широка в кости, с крупным открытым лицом, пшеничными волосами, как у многих здешних женщин. Одета она в короткий полушубок, голова повязана платком, из-под которого выглядывает маленький черный чепец - признак замужней женщины. Нельзя сказать, чтоб она была красавица, отнюдь нет, - женщина с заурядным округлым лицом крестьянки, на котором труды и заботы до времени оставляют свои неизгладимые следы. Но и дурнушкой ее не назовешь - черты лица правильные, взгляд прямой. Раньше, до лихолетья, женщина, без сомнения, была живее, красивее, пышнее телом.

Не дожидаясь ответа, она повернулась и пошла, как бы приглашая следовать за собой. Они пересекли двор, перебрались через перелаз и на краю покоса скрылись за деревьями. От осенних дождей дернистая почва редколесья совсем раскисла, под ногами хлюпало. В это безветренное утро на землю падали лишь редкие желтые листья, печальное, усталое солнце и светить не светило, и греть не грело, - его лучи как бы терялись в кронах деревьев, в побуревшей траве, во мху.