Мы подросли настолько, что готовились нести дежурство. Дежурство подразумевалось на трёх точках: на воротах, в столовой и на линейке, но в «Космических зорях» вписывалась дополнительная точка – старые ворота. Понятное дело, имеются новые, парадно впускные-выпускные, красуются на них двое, мальчик и девочка в белых рубашках и алых галстуках – фронтиспис лагеря, для показухи. Стой себе на жаре, всем честь отдавай, не отвлекайся. Ладно, коли с красивым мальчиком Серёжей, самой приятно, но в нашем отряде даже отдалённо похожие не водились, все мелкие (на всю голову ниже!), ни о Пушкине с ними, ни о квадратном уравнении не перемолвишься, ни о причинах ненависти Гитлера к евреям – тоска…Вот-вот, посему вызвались мы с Венеркой (да, друзья детства на дороге не валяются) дежурить на старых воротах. На тех, которые от основания лагеря функционировали лет пятнадцать (или пятьдесят) назад и вели в ближайшее село. За давностью времён и профнепригодностью тропа заросла, ворота со всех сторон обступили кусты, молоденькие сосны, но опасность проникновения чужеродного элемента на территорию вожделенного обнесённого забором лагеря осталась, ведь ворота не запирались, потеряв как часть металлических конструкций, так и нужную, по мнению начальства, решётку. Дежурство на сей точке казалось соблазнительным по причине наличия тени, в которой можно укрыться в знойные дневные часы (все четыре от завтрака до обеда), абсолютной удалённости от цивилизации со всех сторон, да кустов белой смородины, щедро раскинувшихся за воротами на бесхозной территории. Однако юные девицы, то есть мы, не запасшиеся питьём и чтивом, за подобную беспечность поплатились сполна. Мгновенно стало скучно: следить не за кем и не за чем (одни комары, шмели и гусеницы), лагерная шумная жизнь мчалась где-то глубоко в других местах, сельские злоумышленники, похоже, забыли о существовании «партизанской» тропы, мифические проверяющие растворились в зыбучести жаркого воздуха. Оставалось спать на травке, да языками чесать. Мы пробовали и то, и другое. Спать не хотелось – ну, в самом деле, не сорокалетние же старухи, высыпаемся за те положенные девять ночных (даже, если минус час-полтора на страшные истории вычесть), а дружим с Венеркой целый век – трепаться не о чем: лениво перебросились впечатлениями о дискотеке, обругали манку с комочками на завтрак, компот с червяками. Чем ещё заняться? Эх, слетать бы за книгой, но нельзя, нельзя пост покидать, эта аксиома у любого пионера в сердце вечным огнем горит. Попугали друг друга страшными фантазиями, как всех в лагере волки сожрали, а про нас забыли. По очереди на халяву смородину лопали, чтобы пить не хотелось, чем погоняли адреналинчик по венкам – за территорию лагеря выскакивать приходилось, – но и сие развлечение затухло, ведь ведро дикой белой смородины не съесть на двоих. Ненадолго заскучали вроде, как вдруг начались странности. В лесу за кустами кто-то пыхтел и ломал ветки, шумно вздыхал и топтался. Конечно, нас предупреждали: лес глухой, волки водятся, воют по ночам (вот откеля наши страшилки родились!). Находились продвинутые в теме, слышавшие и видевшие, как лесник приходил к начальству, предупреждал повысить бдительность; между прочим, с ружьём приходил – Вовка гнал, что с автоматом, но ему верить нельзя, после фиаско в конкурсе врунов он не затормозил, так и лепит небылицы одну за другой. За пределы лагеря детей не выпускали, а сторож обходил несколько раз в день территорию по периметру с овчаркой. Ночью, наверно, тоже. Так что мы гордились своим опасным положением. Теоретически, ведь именно сейчас две худосочные девчонки, которым не покинуть пост, понимали: коли дойдёт до практики, то пока бежишь до лагеря, тебя сто раз съедят – дорога вдоль бора неблизкая и пустынная. А в лесу: хрум-хрум, фух-фух. Большой кто-то, не один, вроде. В общем, можете смеяться, но полезли мы на ворота, на старые, проржавевшие, но ещё крепкие, железные, хоть всем отрядом усаживайся. До земли как до космоса, не допрыгнет волк!
– Давай песни орать, испугается, матёрый, удерёт?
– Давай. Ты начинай.
– А что петь?
– Ну…, «Куда уходит детство»?
– Она грустная и не громкая, надо громче что-нибудь.
В лагере целыми днями крутили песни Аллы Пугачёвой, таким образом, репертуар пригодился. Мы заорали «Арлекино», перешли на «Миллион алых роз», добавили-таки про детство, очень уж расставаться с ним не хотелось, закруглились темой «Нам не страшен серый волк». Старались, одним словом. В лесу, не иначе от неожиданности, притихло, да и мы выдохлись, глотки не луженные; с ужасом вглядываясь туда, откуда веяло опасностью, чего-то ждали. Ветки раздвинулись, к нам вышла корова, а за ней – телёнок. Мы ошалело наблюдали за благодарными слушателями.
– Может, подоить? – неожиданно вопросила Венерка.
– Ты умеешь?
– Не-а.
– И я не-а.
– Чё делать станем?
– Не знаю.
– Это не бык?
– Точно корова, телёнок с ней.
– Давай спрыгнем, всё себе отсидела на железках.