Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом

Добычи в персидском стане было захвачено столько, что за золото платили, как за медь. Даже кормушка, из которой кормили лошадь Мардония, была из чистого золота. Ее захватили тегейцы и пожертвовали в храм Афины. Остальное добро снесли в одно место: только золото, серебро и драгоценные камни; на шитые ткани даже и не смотрели. Десятую долю добычи отделили Зевсу Олимпийскому, Аполлону Дельфийскому, Посейдону Коринфскому. Остальное поделили между всеми в меру заслуг каждого. Павсаний получил вдесятеро против остальных — и золота, и серебра, и рабов, и коней, и верблюдов.

В палатке Мардония Павсаний приказал персидским рабам приготовить самый лучший персидский обед и подать его на золотых и серебряных блюдах к золотым и серебряным столам, крытым тканями, шитыми жемчугом. А спартанским рабам он велел сварить и поставить рядом в глиняной миске знаменитую спартанскую черную похлебку. Потом он позвал в палатку греческих вождей и сказал им: «Посмотрите, с какими безумцами мы воюем: вот что они имели, и вот что они пришли сюда искать!»

Эгинец Лампон предложил Павсанию: «Отомсти варварам за смерть Леонида: Ксеркс и Мардоний распяли на кресте труп Леонида, а ты распни на кресте труп Мардония». Павсаний посмотрел на него с негодованием: «То, что к лицу варвару, — не к лицу греку; не позорь нашей доброй славы такими советами. А царь Леонид и остальные павшие под Фермопилами и без того отомщены несчетным множеством лежащих здесь врагов».

Над павшими при Платее были насыпаны курганы. Курганов было семь: три спартанских, тегейский, мегарский, флиунтский и афинский. Остальные союзники в битве не участвовали. Но из стыда они потом насыпали рядом свои курганы: пустые.

На поле боя нужно было поставить трофей — столб, увешанный вражеским оружием. Кто должен был это сделать? Афиняне и спартанцы одинаково притязали на эту честь. Начались споры, перекоры, еще немного — и взялись бы за оружие. Тогда совет военачальников решил высшую награду за храбрость присудить не Афинам и не Спарте, а какому-нибудь третьему городу — иначе не миновать междоусобной войны. Встал коринфянин и предложил оказать эту честь Платее — городу, на чьей земле произошел бой. Скрепя сердце на это согласились и афиняне, и спартанцы: и Аристид Справедливый, и победоносный Павсаний.

Возле курганов был воздвигнут алтарь Зевсу-Освободителю. Дельфийский оракул велел: огонь на алтаре зажечь от огня в дельфийском храме, а все остальные огни в округе погасить, потому что они осквернены персами. Вожди греков обошли все окрестные дома и хижины, гася огни, а в Дельфы побежал лучший платейский бегун по имени Эвхид. Утром он выбежал из Платеи с незажженным факелом в руке; в полдень он был в Дельфах, зажег факел от Аполлонова алтаря, возложил на голову лавровый венок и помчался назад; на закате он вбежал в Платею и передал факел жрецам, упал у алтаря и умер от разрыва сердца. За один день он покрыл тысячу стадий — больше ста восьмидесяти верст.

На платейском холме, у алтаря Зевса-Освободителя, каждый год совершаются жертвоприношения в память греков, погибших в великом бою. Чин этого обряда описывает один поздний историк. Во главе шествия идет трубач, трубя боевой сигнал, потом везут на телегах венки для украшения могил, потом ведут черного быка в жертву Зевсу и несут кувшины с вином, молоком, маслом и благовониями для возлияния умершим. В шествии выступают только свободнорожденные юноши, ни одного раба здесь нет, ибо это — память о тех, кто пал за свободу. Последним идет архонт города Платеи; в иные дни он носит только белую одежду и не смеет касаться железа, в этот день на нем пурпурный плащ, а в руках железный меч. Он закалывает быка, он молится Зевсу и Гермесу-Подземному, он совершает возлияния и, проливая на землю вино из бронзовой чаши, говорит: «Пью за мужей, которые пали за свободу Греции!»

Как весть о победе донеслась до мыса Микале

Мыс Микале вдается в море крутым выступом на побережье Малой Азии. Если смотреть с его кручи вправо, то за узким проливом виден Самос, остров Поликрата; если посмотреть налево, то за узким заливом виден Милет, город Гистиея; если посмотреть вперед, то видно только синее море до самого горизонта и рассыпанные на нем редкие островки.

У мыса Микале стоял персидский флот, отдыхая после Саламина, а из-за горизонта ждали греческого флота.

Но греческий флот не спешил. Он стоял среди моря у Делоса, священного острова Аполлона, и ждал: не соберутся ли ионийские греки сами восстать против персов — и на Самосе, и в Милете, и повсюду?

И когда на малой лодочке, неприметно проскользнув между островами, прибыл, наконец, с Самоса вестник с этой доброй вестью, — тогда на следующий день умный гадатель возвестил греческому войску, что знаменья велят выступать в поход.