Рассказы и сказки

Рабьей приниженности автор «Макара Чудры» не приемлет, но и следовать советам героя рассказа не хочет: воля, которую так высоко ценит старый цыган, на поверку оказывается иллюзорной и ведет человека к обособленности от других. И все же люди именно этой породы – вольные, гордые, бездомные – оказываются в центре внимания молодого писателя, который ищет – и не находит! – подлинных героев среди, так сказать, нормальных, обычных людей. А без героев – жизнь утомительно тосклива, подобна стоячему болоту. И он внимательно всматривается в тех, кто «выламывается» из обычной жизни, теряет внутреннее равновесие: в них, в их облике и поведении отчетливо ощутимо всеобщее неблагополучие, разломы и трещины, все чаще обнаруживающиеся в самой действительности.

Прошагав сотни километров по Руси, Горький, как, может быть, никто другой, знал жизнь социальных низов, хранил в своей памяти неисчислимое количество эпизодов, событий, людских судеб. Ему нужно было обо всем этом поведать читателю. Но бытописателем, дотошно воспроизводящим детали, подробности жизни, он не стал. А когда брался за это, из-под его пера выходила, например, «Ярмарка в Голтве», поражающая ослепительной яркостью красок, удивительно сочной выразительностью словесного рисунка, умением воспроизвести поистине игровую обстановку, весело царящую на этом торжище. Здесь не просто продают и покупают – здесь у каждого персонажа своя роль, которую он играет с видимым удовольствием, обильно уснащая речь не руганью, а мягким юмором, щедро украшающим речь. Смешение русского и украинского говоров не мешает ни тем, кто яростно торгуется на ярмарке, ни читателю.

Льется пестрый, красочный поток, каждый из персонажей: остробородый ярославец с его нехитрым галантерейным товаром, цыган, ловко сбывающий растерянному наивному селянину беззубую коняку, бойкие «жінки», торгующие «каким-то розовым питьем, вишнями и таранью», – на миг появившись на страницах рассказа, исчезают, оставляя ощущение радостного действа, что кипит-бушует на высоком берегу Пела. А вокруг «хутора, в рамках из тополей и верб, – всюду, куда ни взглянешь… густо засеяна людьми благодатная земля Украины!».

Но ограничиваться такой живописью словом Горький не хотел. Писатель верил в высокое предназначение человека и именно ради этого брался за перо. Понятно, почему это стремление так часто вело его к тому, что изображению жизни, ежедневно открывающейся взору читателя, писатель нередко предпочитал ту, которая порождалась его воображением. Он выводил на страницах своих первых книг людей ярких, способных на поступки смелые и даже героические. Таков его Челкаш в одноименном рассказе – босяк, «заядлый пьяница и ловкий смелый вор». Одна из его «операций» и послужила сюжетной основой рассказа. Но вот что любопытно: писатель откровенно любуется своим героем – его сходством «с степным ястребом», ловкостью, силой, даже его любовью к морю, способностью никогда не пресыщаться «созерцанием этой темной широты, бескрайной, свободной и мощной». Стихия бушует в душе человека, способного быть и жестоким, и безрассудно щедрым, насмешливо улыбаться и смеяться «дробным едким смехом, зло оскаливая зубы».

«А жаден ты!.. Нехорошо… Впрочем, что же?.. Крестьянин…» – говорит Челкаш молодому крестьянскому парню Гавриле, ради денег отправившемуся вместе с ним на крайне рискованное «дело». Воспоминания о когда-то тоже испытанных им «радостях крестьянской жизни, в которых сам давно разочаровался», поднимаются при встрече с Гаврилой в душе «вора, гуляки, оторванного от всего родного». Противопоставляются два эти персонажа резко: Гаврила, способный ради денег целовать сапоги удачливого вора, и Челкаш, знающий, что он «никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя». Широта души его обнаруживается с особой силой, когда он отдает Гавриле, который едва не убил его, почти все деньги, вырученные за украденное во время ночного «подвига».

И рассуждать тут, казалось бы, не о чем: Челкаш, бросивший Гавриле деньги, «почувствовал себя почти героем», а тот в ответ издавал «радостные вопли», лицо его искажалось «восторгом жадности». Оценки весьма выразительные, но вполне ли они справедливы? Безусловно, по воле автора симпатии читателя отдаются Челкашу. Ну а Гаврила с его добродушной наивностью, с его мечтой о собственном хозяйстве, о доме и семье, о том, чтобы стать «совсем свободным, сам по себе», «прилепленный навсегда к земле п́отом многих поколений» – он-то чем заслужил немилость читателя? Жадностью, способной помрачить его разум? Так ведь она пробуждается в нем, когда он видит пачку денег, «вырученных» в одну ночь и предназначенных для того, чтобы пустить их «на ветер». Это стон души человека, который очень хотел заработать честным путем – ходил косить на Кубань: «Косили версту – выкосили грош. Плохи дела-то!»