Рассказы литературоведа

нем. Те, кто сражался и странствовал с ним рядом, рассказывали, что Лермонтов был предан своим

друзьям и в обращении с ними был полон женской деликатности и юношеской горячности. Но

многим он казался заносчивым, резким, насмешливым, злым. Они не угадывали в нем великого поэта

под офицерским мундиром и мерили его своею малою меркой.

Так почему же я должен согласиться с Пахомовым? Разве он представил мне какие-нибудь

неопровержимые данные? Разве он доказал, что на портрете изображен кто-то другой? Нисколько!

Просто он очень логично опроверг мои доводы, показал их несостоятельность. Он справедливо

считает, что на основании фотографии у меня нет пока серьезных данных приписывать это

изображение Лермонтову. Но если бы у меня серьезные доказательства были, тогда Пахомову

пришлось бы согласиться. Значит, надо отыскать портрет во что бы то ни стало. Выяснить, кто из нас

прав.

ВЫСТАВКА В ЛИТЕРАТУРНОМ МУЗЕЕ

Звонят мне однажды по телефону, приглашают в Литературный музей на открытие лермонтовской

выставки.

— Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, наш директор, очень просит вас быть. Соберутся

писатели, товарищи с кинофабрики, корреспонденты.

Потом позвонил Пахомов:

— Хорошо, если бы вы завтра зашли. Нам с Михаилом Дмитрие-зичем Беляевым удалось

отыскать для выставки кое-что любопытное: яеизвестные рисуночки нашлись, книжечка с автографом

Лермонтова.

Я пришел, когда уже расходились. В раздевалке было много знакомых. На ступеньках, перед

входом в залы, стоял Бонч-Бруевич — : одними прощался, с другими здоровался, благодарил,

напоминал, эоещал, просил заходить.

— Вот хорошо, что пришел! — пробасил он, протягивая мне руку. — Вам надо показать все

непременно.

— Поздновато, поздновато! — с любезной улыбкой приветствовал меня Пахомов и гостеприимно

повел в залы.

Несколько опоздавших, закинув голову, рассматривали портреты, картины, скульптуры.

— Это потом поглядим, — проговорил Пахомов. — Начнемте лучше отсюда.

И повел сразу во второй зал.

— Тут недурные вещицы, — говорил он. — Вот занятная акварелька Гау: портрет Монго

Столыпина. Отыскалась в фондах Третьяковки.

Я переходил от одной вещи к другой. Около нас остановились Бонч-Бруевич и Михаил

Дмитриевич Беляев.

— Ну как? — спросил Бонч-Бруевич.

— Чудная выставка! — отвечал я, поднял глаза и, остолбенев, вдохнул в себя полной грудью: —

А-а!

Передо мной висел «вульфертовский» портрет в скромной овальной раме. Подлинный, писанный

масляными красками. Так же, как и на фотографии, виднелся серебряный эполет из-под бобрового

воротника офицерской шинели, и Лермонтов смотрел поверх моей головы задумчиво и печально.

— Падайте! — воскликнул Пахомов, жмурясь от дружелюбного смеха и протягивая ко мне обе

руки, словно я падал.

Я стою молча, чувствую, как краснею, и в глубоком волнении разглядываю портрет, о котором так

долго, так неотступно мечтал. Я растерян. Я почти счастлив. Но какая-то тайная досада омрачает мне

радость встречи. К чему были все мои труды, мои ожидания, волнения? Кому и какую пользу принес

я? Все даром!

— Что ж, сударь мой, не скажете ничего? — спрашивает меня Беляев.

— Он онемел от восторга, — с улыбкой отвечает Пахомов.

— Дайте, дайте ему рассмотреть хорошенько! — требует Бонч-Бруе-вич. — Все-таки, можно

сказать, из-за него портрет куплен.

— Почему из-за меня? — оживляюсь я.

— Это потом! — машет рукой Пахомов. — Как купили, я расскажу после. Скажите лучше: каков

портрет?

— По-моему, превосходный.

— Портрет недурной, — соглашается Пахомов. — Только ведь это не Лермонтов, теперь уже

окончательно.

— Как — не Лермонтов? Кто же?

— Да просто себе офицерик какой-то.

— Почему вы решили?

— Да по мундиру.

— А что же с мундиром?

— Офицер инженерных войск получается, вот что! Поглядите, дорогой мой: на воротнике

сюртука у него кант. . красный! А красные выпушки и серебряный прибор были в те времена в

инженерных войсках. Тут уж ничего не поделаешь.

— Значит?..

— Значит, ясно: не Лермонтов.

— Так зачем же вы его повесили здесь?

— Да хоть ради того, чтобы вам показать, услыхать ваше мнение. Хоть и не Лермонтов, а пока

пусть себе повисит. Он тут никому не мешает.

— А по-моему, Николай Палыч, тут еще все-таки не до конца ясно...

Пахомов мотает головой:

— Оставьте!..

СЕМЕЙСТВО СЛОЕВЫХ

Оказалось, портрет попал в Литературный музей всего лишь за несколько дней до открытия

выставки.

Пришла в приемную музея старушка, принесла четыре старинные гравюры и скатанный трубочкой

холст. Предложила купить. Развернув, предъявила портрет молодого военного, который оценила в сто

пятьдесят рублей.

Уголок лермонтовской выставки в Литературном музее, В овальной раме —

« вульфертовский» портрет.