Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами - 1

Я внимательно прислушивался. Вот шаги Адама стихли, и несколько минут ничего не было слышно, кроме гудения неоновой лампы и тихого шелеста, напоминающего далекий шум дождя за окном.

Наконец Адам вышел из дальней секции. Я наблюдал за ним сквозь щель между корешками и полкой. Руки у него были заняты – он нес четыре или пять тяжелых томов, поверх которых лежали папка с записями и тонкий серебристый ноутбук. На носу у Адама красовались очки для чтения в золотой оправе. Это придавало ему незаслуженно ученый вид.

Адам прошел буквально в нескольких шагах от меня и начал торопливо спускаться по железной лестнице.

Сначала я всего лишь прикоснулся к нему – положил руку на его плечо.

Адам стремительно повернулся ко мне.

В этом-то и было дело: все произошло слишком быстро. Он еще по инерции двигался вперед, к тому же ему мешали тяжелые тома в руках. Адам боялся уронить книги и ноутбук и потому, вероятно, не сумел толком защититься.

И я толкнул его в плечо. Едва-едва, не толкнул даже – легонько хлопнул, как при встрече со старым другом. Такое похлопывание словно говорит: «Привет, как приятно видеть тебя спустя столько лет».

Только вот мне совсем не было приятно его видеть. Ни для него, ни для меня ничего приятного из нашей встречи не вышло.

Адам потерял равновесие и с ужасающим грохотом рухнул вниз. По лестнице запрыгали ноутбук и остальные вещи. Их громыхание словно складывалось в некую резкую атональную мелодию. Долгую сонату мертвецов.

Я сбежал по лестнице. Адам распластался на полу лицом вниз, вокруг валялись его книги и записи. Он не двигался, не издавал ни звука. Его голова плавала в луже крови. Я вдруг подумал, не протечет ли она сквозь решетчатый железный пол на нижний уровень. Еще, чего доброго, испортит книги.

Я насторожился, но мой слух не уловил ни торопливых шагов, ни голосов – лишь знакомые гудение и шелест. Еще я слышал собственное учащенное дыхание, которое шумно вырывалось изо рта.

В момент падения отскочил и теперь лежал подле стеллажа ноутбук. Он выглядел неповрежденным. Рядом с головой Адама валялись очки – они тоже уцелели. Помню, как я подумал: «Действительно, тут очень легко оступиться, если ты забыл снять очки для чтения. Особенно на лестнице».

На полу у моих ног лежал телефон. Видимо, Адам нес его в руке.

Я поднял его – еще один айфон. По экрану змеились трещины. Машинально я нажал на кнопку, но экран не загорелся. Телефон разбился. Но откуда он у Адама?

«Мертвый телефон, – подумал я. – Что знают мертвые предметы».

Я вышел из библиотеки, в третий раз пересек под дождем парк, а потом сел на поезд до Кью-Гарденс.

В такое время пассажиров в подземке почти не было. На соседнем сиденье кто-то оставил вечерний номер «Метро», и, пока поезд устало катил на запад, я делал вид, что изучаю газету.

Кроме меня, в вагоне было еще четыре человека. Никто ни на кого не смотрел. Напротив, чуть в стороне, сидела женщина с тонкими чертами лица, моложе меня, на вид лет тридцати с небольшим. Вылитая героиня русского романа. Ей бы на тройке путешествовать, а не в лондонской подземке (хотя читала она при этом электронную книжку).

Вот и Кью-Гарденс. Поезд остановился, но я не спешил – подождал, пока станцию покинут остальные пассажиры. Трое воспользовались восточным выходом на Мортлейк-роуд. Спустя пару минут я последовал за ними.

Дождь припустил еще сильнее. Первый пассажир, идущий впереди, куда-то свернул, второй зашел в дом справа. Передо мной по блестящей от дождя мостовой шагала только та женщина с тонко очерченным лицом. На ней были длинное черное пальто, высокие черные сапоги, в руках она держала зонт. Она явно направлялась к Рован-авеню.

Чтобы она не подумала, будто я за ней увязался, я не сразу повернул за угол – постоял немного под деревом. Хотя прятаться от дождя толку не было: я уже весь промок насквозь.

Спустя пару секунд я вышел на Рован-авеню. Дом номер двадцать три располагался на другой стороне улицы. В прихожей и в окне эркера, закрытом жалюзи, горел свет. Я совершенно не представлял, что скажу Мэри, и хватит ли мне храбрости позвонить в дверь. Но это было не важно. Лишь бы узнать, что она тут, в этом доме. Убедиться, что она жива и здорова.

Женщина из поезда пересекла Рован-авеню. Я медлил. Она подошла к воротам дома двадцать три и открыла их.

Я бросился следом и притаился за черным джипом – таким огромным, что за ним с легкостью укрылся бы и слон. Чуть передвинулся, и теперь мне стало видно маленькое крылечко, на котором остановилась незнакомка. Она закрыла зонт и поставила его на пол рядом с дверью.

Над крыльцом горел фонарь, и казалось, что женщина стоит на крошечной сцене. Она оглянулась через плечо, и я увидел ее ярко-белое лицо, будто составленное из острых углов и теней.

Дверь открылась. На пороге стояла Мэри. Она успела переодеться в темно-синее платье.

– Джанин, – сказала Мэри. – Джанин.

Они обнялись, но объятия эти были отнюдь не дружескими.

– Мне так жаль, – продолжала Мэри. – Представляешь, он взял мой телефон.

– И теперь он знает?

– Наверное, прочел сообщения. Но ты заходи.