Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами - 1

– У нас с Тейтом уговор. Он велит пореже пользоваться коммунальными услугами. Иначе соседи начнут жаловаться, говорить, что это опасно. Газ, вода, электричество… Включаем все это только для стирки и душа. Если сильно похолодает, я переберусь в дом, но там тоже холодно, даже с отоплением. Дом очень большой. Главное, чтобы он выглядел прилично, тогда никто не пожалуется.

Эта реплика, сравнительно длинная реплика Кемпера. Тесс чувствовала, что ее присутствие тяготит его. Впрочем, разоблачения он явно не боялся и вообще не испытывал страха. Кемперу просто было неспокойно при посторонних. Может, и Ходоком он стал для того, чтобы никто не смог его догнать и навязать разговор.

– Уильям, я хочу увидеть книги.

– Зачем?

– Я… представляю человека, которому эти книги принадлежали раньше.

– Эти книги никто не любил.

– Может быть, – согласилась Тэсс, решив, что спорить бесполезно. – Но я хотела бы их увидеть.

Тэсс поняла, что, глядя с улицы, она не могла оценить истинных размеров строения. Даже по местным меркам здание было огромным и занимало чуть ли не весь участок. Свободным оставался лишь крутой склон. С высоты открывался великолепный вид на город и на прилегающий отрезок шоссе. Уильям провел Тэсс через черный ход в заурядную, немного старомодную постирочную с техникой десяти-пятнадцатилетней давности.

– Соседи могут вызвать полицию, – раздраженно проговорил Уильям. – Просто из-за того, что здесь горит свет.

– Они думают, что дом пустует?

– Они готовы на все, чтобы нас выселить. Или чтобы привлечь к нам внимание. Тейт говорит, что им ни в коем случае не надо давать повода.

Не зажигая света, Уильям провел Тэсс через кухню, опять-таки слегка старомодную, но вполне обычную и чистую, разве что слегка запыленную от редкого использования. Из кухни они прошли в длинный темный коридор, упиравшийся в полузакрытые застекленные двери, которые вели в большую комнату. Уильям открыл двери, и они очутились в зале со множеством окон: темноватый, он был все же светлее коридора.

– Бальный зал, – объявил Уильям. – Правда, насколько я знаю, балы в нем не проводились.

Бальный зал… Действительно, это был один из старейших особняков Роланд-парка.

– Уильям, где книги? – спросила Тэсс.

Кемпер удивленно захлопал глазами:

– Нужно больше света. Я надеялся, хватит того, что доходит из дома напротив.

Он щелкнул выключателем, и потолочная люстра озарила зал. Совершенно пустой.

– Книги, Уильям. Где книги?

– Вокруг вас.

Лишь тогда Тэсс поняла, что странные, неряшливые обои состояли из страниц: десятков, сотен книжных страниц. Кое-где были страницы с одним только текстом, но начиная с определенного места – проект был грандиозным, высота потолка достигала двадцати, а то и тридцати футов – шли детские книги. Тэсс подошла ближе, чтобы оценить работу. Рукоделием она никогда не занималась, но подумала, что техника напоминает декупаж: на страницах виднелись следы герметика. А вот защиту от ультрафиолета не нанесли, и на стене, обращенной к югу, появились белесые полосы.

Тэсс посмотрела вниз и убедилась, что пол тоже преображается – по крайней мере, начинает преображаться: кое-где еще лежал паркет.

– И так по всему дому?

– Еще нет, – ответил Кемпер. – Дом большой.

– Уильям, книги не ваши, а вы их испортили.

– Как это так? – спросил Кемпер. – Читать их можно. Страницы в порядке. Я дарю им жизнь. Они же умирали на полках. Кто на них смотрел? Никто! А теперь они навеки открыты и готовы к прочтению.

– Здесь их тоже никто не видит, – проговорила Тэсс.

– Я вижу. Вы видите.

– Уильям – мой сводный брат, – объяснил Тейт Кемпер несколько дней спустя, сидя вместе с Тэсс за ланчем в «Бумажной луне», которую в Северном Балтиморе считали чем-то вроде музея старых игрушек. – На пятнадцать лет старше меня. Одно время его держали в закрытой клинике. Потом наш дед с отцовской стороны согласился оплачивать его лечение, поселил в квартирке недалеко отсюда и приставил к нему сиделку. После смерти деда нам с Уильямом по завещанию отошел этот дом, а его третьей жене – все остальное. Мы с мамой привыкли затягивать пояса, а Уильям рос тогда, когда у нашего отца еще водились деньги. Поэтому никто не беспокоился о том, как он будет зарабатывать себе на жизнь.

– Если вы продадите дом, то сможете без труда платить за лечение Уильяма. По крайней мере, какое-то время.

– Конечно. Даже с учетом спада на рынке недвижимости, устаревших коммуникаций и древней техники он уйдет почти за миллион. Но Уильям упросил меня не продавать его. Сказал, что один только дед относился к нему по-человечески. Это правда. Его мать умерла, наш общий отец – полное дерьмо. Он бросил нас обоих, а его собственный отец лишил его наследства. Я разрешил Уильяму жить в конюшне, но лишь несколько месяцев назад догадался, чем он занимается.

– Но ведь это у него не впервые?