Рассказы о Родине

— Столетия назад из-за ошибки навигации наша флотилия оказалась заброшена в этот медвежий угол галактики, — заговорил седой генерал. — Мы совершили экстренную посадку на вашей планете. Все космические корабли вышли из строя. В то время земной уровень технологии не позволял нам починить наши суда. Но мы начали собирать ресурсы… И сейчас, когда наука и техника на Земле наконец достигли нужного уровня развития, наш план спасения вступил в решающую стадию. Деньги, о которых ты говоришь, собираются для финансирования ремонтных работ. Нам остался последний рывок… И мы сможем покинуть вашу планету.

Все остальные подсудимые безмолвно пялились на генерала с искренним изумлением.

— Кто — мы? — только и смог произнести Антон.

— Мы — те, кто вами управляет и командует, — просто ответил седой.

— Он врет, — зачем-то встрял Честноков. — Не верь ему. Их же специально учат…

— Нет! Это он лжет! — всхрапнул генерал. — Выгораживает нас…

— Ты спятил! — завизжал Честноков. — Какое право — ты!..

— Заткнитесь все! Тихо! — взревел Антон.

Он подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Посмотрел сверху на облака, и вдруг ему очень захотелось по ним пройтись.

Антон повернулся к подсудимым. Присел перед генералом.

— Наверное, врешь. Но вдруг есть шанс, крошечный, микроскопический шанс, что это действительно так? Что ты правду говоришь? Один шанс из двухсот сорока миллиардов? Что тогда?..

Он полез в оттопыренный «макаровым» карман.

Генерал зажмурился.

Но вместо пистолета Антон вытянул из брюк бумажник.

— У меня только четыреста тридцать рублей осталось, — почти виновато вздохнул он. — Возьмите. На благое дело.

— Да что вы! — опешил генерал. — Не стоит…

— Ты не понимаешь, — Антон потряс тяжелой головой. — У меня нет права. Это же… Это же вековая мечта! Да на моем месте любой бы… Любой русский человек последние штаны бы снял и отдал… Это же такое… Ведь если есть хоть один шанс, хоть один из двухсот сорока миллиардов, что вы нас наконец в покое оставите… Я не имею права на ошибку!

Антон нагнулся и перерезал скотч на запястьях генерала, потом перешел к остальным чиновникам — обалдевшим, не верящим в спасение.

— Мы, конечно, не люди, но чтобы вот так вот, чтобы последние деньги отбирать… — галантно произнес генерал, рассовывая мятые купюры по карманам.

— Берите! — твердо сказал Антон. — Я знаю, что это мало. Но вдруг мои деньги помогут приблизить этот день хоть на секунду… Берите. Берите и с...бывайте с миром!

Он махнул рукой, развернулся и двинулся к лестничной клетке.

Обугленная душа его оживала, расцветала. У него все еще оставалась одна поездка — куда угодно, хоть на край света.

Каждому своё

В последнее время Пчелкин совсем утратил покой. Даже после изнурительного рабочего дня, даже после еженедельного побивания камнями в премьерском кабинете, и даже после посещения закрытого мужского клуба на Кузнецком Мосту — ровно напротив приемной ФСБ — он подолгу ворочался в постели, мял и закручивал шелковые простыни, невнятно огрызался на сонно-сочувственные вопросы жены и шел на кухню глотать виски с водой.

Спать мешала не совесть, не ночные кошмары, не неуплаченные налоги.

Через неделю Пчелкину исполнялось пятьдесят. Возраст, когда становится очевидным, что жить осталось уже меньше половины отведенного тебе срока, и, исходя из средней продолжительности жизни по стране, намного меньше. Возраст, когда понимаешь, что впереди ждет старость с непременным набором атрибутов: облысением, одиночеством, ревматизмом, давлением и маразмом. И слава богу, если не онкологией. Когда оглядываешься назад — а все прожитые тобой сорок девять лет и сорок девять недель кажутся вдруг подборкой довольно непримечательных семейных и официальных фотоснимков. Довольно скверной подборкой, если честно, и не слишком-то толстой.

Да, Пчелкин подходил к этой дате во всеоружии. По крайней мере, ему не приходилось отвечать себе на вопрос «Да чего ты добился в этой жизни?!». Пчелкин добился многого. Он был министром. Да, и кстати, еще отцом двух замечательных, взрослых уже сыновей, обучающихся в колледже Сент-Мартинс в Лондоне. Разве не счастье?

Пчелкин, как и все прочие члены правительства, был человеком неверующим и в храмы захаживал только по просьбе пресс-службы. На загробную жизнь не рассчитывал, поэтому брал все от этой. По убеждениям он причислял себя к гедонистам, и министерский портфель был для него неисчерпаемым кладезем удовольствий.

В большую политику Пчелкин пришел по призыву — призвали весь университетский курс, ну и его призвали. А до тех пор строил карьеру в частном секторе, и довольно удачно. Специальность у него была хорошая: кризисное управление. Задача всегда стояла одна: из отведенного бюджета разваливающегося предприятия суметь изыскать средства на его возрождение, не обидев и себя.