Рассказы о Розе. Side A

Отец Амеди угостил их кофе – кофе он заваривал прямо в чашке, специальный мелкий помол; кофе и кофе, из большой стеклянной банки с плотно закрывающейся крышкой; молол он дома; из ящика стола извлекался чайник, прозрачный, с подсветкой, в котором вода завораживающе булькала, воду наливали из-под крана в рукомойнике, чашки были красивые – темно-зеленые снаружи, коричневые внутри; у нас тут в сакристии чего только нет, – доставая сахар, сливки, мед, всё в этой зелено-коричневой посуде, – сказал отец Амеди, – коньяк? – нет – замотали головой Дэмьен и Маттиас – ну как хотите, а то холодно уже, осень; после кофе Маттиас, наконец, повел его, как и мечталось, в путешествие по Собору, взял из бездонного ящика стола – у нас там еще бита есть и дробовик – ну, всякое бывает, людям помощь бывает иногда не на словах, а на деле – фонарь – на манер средневекового, с окошками, с огромной оплывшей свечой внутри. «Зажигалка, если погаснет от сквозняка, в кармане – нет ничего лучше старых добрых свечей. Я хочу просто показать Вам размеры, мне так нравится смотреть на лицо человека, наконец, осознающего, что такое Собор, а всякие подробности Вы утром рассмотрите»; большие боковые нефы с боковыми алтарями были погружены в полный мрак, такой живой, дышащий, будто лесной; только изображения Марии и Иисуса были подсвечены, картины Рафаэля – будто живые лица выступают из темноты, словно Мария и Иисус идут к тебе навстречу по Собору, держа у лица по такому же фонарю со свечой, как у Маттиаса; по остальным помещениям Маттиас шел и щелкал выключателями; они шли и шли по залам и классам для воскресной школы и парадных приемов, костюмерной, репетиционной, столовой, кухни; и под ними будто качалось море; лестницы винтовые на хоры к органу и выше – к колоколам – и выше – на крышу – прямой выход, на плоскую площадку; по небу летели облака и то открывали, то скрывали круглую луну, белую, серебряную, жемчужную, невозможно далекую, надменную, испанскую королеву; вокруг громоздились шпили и купол, всё выше и выше; будто сидишь среди города загадочного, или леса, или среди исполинских мачт; «иногда мы все дружно сидим на крыше, на этой площадке, когда у кого-то день рождения, едим торт и курим; сидим и смотрим на город; это страшный секрет; священники Собора не должны так хипповать»; и, наконец, библиотека – Маттиас сразу извинился за бардак, но всё равно Дэмьен не ожидал такого завала – это было как в фильмах про полицейские архивы – куча бумаг под потолки – в эпоху цифры-то: книжные шкафы из разных эпох, от резных барочных, в немыслимых завитушках и деревянной мозаике, английских застекленных на замках и с бронзовыми накладками, до простых некрашеных икеевских; такие же – из всех европейских гостиных – ампир, классицизм, барокко, арт-нуво, даже плетеные – стояли кресла и столы – будто сначала эта комната, вернее, комнаты – их было три, арки без дверей – были изначально складом антикварного мебельного магазина; а потом туда еще перевезли чью-то библиотеку – несколько чьих-то библиотек; и теперь везде стояли, лежали книги, переваливались, громоздились, заполняли комнаты до потолка, до предела; ступить некуда в самом прямом смысле – будто никто и не собирался заглядывать сюда вообще никогда – пусть лежит и лежит; ура, куда-то влезло. Помимо книг, здесь были папки, карты, схемы, чертежи, какие-то картины, потемневшие от времени, стопки журналов, подшивки газет; Дэмьен никогда такого не видел, такой массы вещей, вмещенных в столь небольшое для массы пространство; это был даже не чемодан Тео – «Тео, зачем тебе на два дня три рубашки и два свитера и три футболки – два дня всего, Тео!» – то, на что смотрел Дэмьен, вообще было немыслимо.