Рассказы, очерки, наброски, стихи (1885-1894)

В лесу над рекой жила фея,В реке она ночью купаласьИ раз, позабыв осторожность,В рыбацкие сети попалась.Смотрели рыбаки, дивились…Любимый товарищ их, Марко,Взял на руки нежную феюИ стал целовать ее жарко.А фея, как гибкая ветка,В могучих руках извиваласьДа в Марковы очи смотрелаИ тихо над чем-то смеялась.День целый они целовались,А чуть только ночь наступила,—Пропала красавица-фея,

А с нею и Маркова сила.Дни Марко всё рыскал по лесу,А ночи сидел над ДунаемИ спрашивал волны: «Где фея?»А волны смеются: «Не знаем!»Повесился Марко на горькой,Трусливо дрожащей осине…И други его схоронилиНад синим Дунаем в теснине.Ночами к нему на могилуТа фея сидеть приходила…Сидит и над чем-то смеется…Ведь вот как веселье любила!Купается фея в Дунае,Как раньше, до Марка, купалась…

А Марка уж нету! От МаркаЛишь песня вот эта осталась!

Это была очень веселая песня, в голосе чабана ясно звучал смех, беззаботный и вольный, как сам чабан.

«Вот странная песня! — думала фея. — У кого он научился петь ее? И фея в этой песне странная, и Марко тоже странный. Почему он повесился, и что это значит — повеситься?» Ей казалось, что это не веселая песня, а очень грустная. Чабан же поет ее так весело… Она смотрела на него через вершины дерев и хотела, чтоб он подошел ближе.

Но он не шел, а всё пел и в такт своей песне помахивал палкой в воздухе; кончая одну песнь, звонко вскрикивал: «Эгой!» и начинал другую:

А то еще есть песняО старом казаке,Что плыл куда-то ночьюНа лодке по реке.Будил он рыб и водуУдарами весла…А в сонном небе ночиНад ним луна плыла.И нежно там сиялиКрасавиц-звезд огни,

И знали всё, что будетСо стариком, они.

Майя слушала и думала о певце, что, пожалуй, никто другой не знает столько таких песен, сколько он! Какие хорошие грустные песни, и как это верно спето про звезды, которые знают всё, что может быть завтра и дальше вперед! Хорошо слушать такие новые песни… И Майя незаметно для себя по ветвям дерев добралась до самой опушки леса.

А было вот что: в лодкуРусалка села вдругИ вырвала со смехомВесло из старых рук…

— продолжал певец и тут остановился, задумчиво глядя вдаль и тихо насвистывая мелодию своей песни. «Эгой!»

Была она красива,Нага и молода,С волос ее струиласьАлмазами вода.Смеясь, она игралаКазацкой бородойИ говорила: «Хочешь

Любить меня, седой?Но, впрочем, где тебе уж!Вот ты и дряхл, и стар,Ты не погасишь ласкойКипучей страсти жар!Ты не обнимешь крепко,Ты слишком слаб, казак…А ну-ка, поцелуй-ка,Как я!.. вот так!.. вот так!..»Она его схватилаИ стала целовать,И стала в уши песниТихонько напевать.

Майя слушала и думала о том, как это красиво было: в лучах луны тело русалки казалось голубым и прозрачным, его осыпали тяжелыми прядями густые волосы, и оно сверкало между них ослепительно ярко. Она извивалась змеей на широкой груди казака, серебряные волосы его бороды мешались с зелеными волосами русалки, а она ласково и нежно пела, и ее песня, наверное, была мягка, как осенний шум волн в камышах, и глаза ее горели так ярко, ярко, как звезды, которые, сияя из густо-синего бархата неба, улыбались и обливали светом своих тонких лучей реку и лодку и тех, что, сидя в ней, целовали друг друга… Это было красиво!.. И еще была музыка… музыка шёпота волн и звука поцелуев, шелеста дерев на берегах, тонувших в мгле, мягкой и волнистой, и тихих песен русалки… Всё это сливалось и звучало тихим и кротким гимном, которому имя — счастье жить!

А певец продолжает: