Проем в стене был перегорожен калиткой, и он сначала подумал, что калитка может быть заперта и ему придется перелезать. Он бывал здесь раньше, но только при свете дня. Обычно под вечер, когда солнце роняло косые лучи сквозь ветки больших платанов. Впрочем, в последнее время он сюда не ходил. Листья платанов всегда держались до поздней осени, и даже сейчас ветер шумел ими – на какое-то мгновение он был ими одурачен, решив, что это шум прибоя в устье.
Калитка была закрыта на засов и легко открылась. Он оказался внутри, окруженный со всех сторон деревьями. Он не остановился прочитать надпись на воротах. Он знал, что там было написано, –
Он пришел примириться с Пег. По дороге сюда он подбирал слова.
Но вместо того, чтобы поговорить с ней, он стал вспоминать первый раз, когда он понял, что она больна. Это случилось через пару недель после смерти дочки Мэнтела. Убийство расстроило Пег. По-настоящему расстроило, как будто она была ее матерью. Так она и говорила, что она будто потеряла дочь. Жуткое было время. Джини рыдала, ходила по дому, пытаясь дозвониться Мэнтелу, хотя он сказал, что не хочет с ней говорить. Пег горевала по девочке, которую едва знала. В то утро они были вдвоем на кухне. Пег пекла булочки для какого-то церковного мероприятия. Может, для осенней ярмарки. Она раскатала тесто для булочек и начала вырезать кружочки перевернутым бокалом для вина. Вдруг ее скрючило, и бокал выкатился из руки. Она стояла, согнувшись от боли. Он только что вернулся со смены и пил чай за столом. Он поймал бокал у самого пола, но когда подошел к ней, чтобы помочь, она отмахнулась, как будто знала, что делать, и он понял, что это произошло не впервые. Потом позвонили в дверь, и Пег раздраженно сказала:
– Пойди открой, пожалуйста. – Он понял, что она была раздражена из-за боли и что ей нужно время, чтобы прийти в себя.
На пороге стояли двое полицейских. Не в форме, но он их узнал. Женщина, инспектор, и ее здоровяк сержант. Гринвуд. Майкл и сейчас видел, как они там стоят. Шел снег, к их одежде прилипли крупные мягкие хлопья. Снежинки таяли, сохраняя кристаллическую структуру. Женщина улыбнулась. Улыбка показалась искренней, как будто она и впрямь была рада видеть Майкла, и ему это понравилось. Он всегда становился дураком в присутствии женщин. Всегда велся на их лесть.
– Вы не против, если мы зайдем на пару минут? – сказала она. Она потопала сапогами по лестнице, чтобы отряхнуть с них снег. Сапоги были на узких каблуках, почти что шпильки, и хотя в остальном она была одета строго, он подумал, что в сапогах было что-то фривольное, даже вульгарное. Мужчина, Дэн Гринвуд, казался каким-то встревоженным, нервным. Потом, когда он переехал в деревню, о нем поползли слухи. Майкл слышал, что у него был срыв. Может, он уже тогда был на грани заболевания. Майкл чувствовал, что ему потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы проследовать за начальницей в дом.
– Джини здесь? – спросила Флетчер без особого энтузиазма, как будто она просто проходила мимо и зашла перекинуться парой слов. Майкл заметил, что Пег встретилась с ним взглядом через открытую дверь кухни, как будто пыталась что-то сказать, но не понял, что она имела в виду. Он не почувствовал опасность.
– Она наверху, – сказал он и прокричал Джини, чтобы та спустилась. Пег в отчаянии отвернулась. Она всегда была умнее его. Наверное, она сразу поняла, зачем пришли полицейские.
Джини вышла из комнаты не сразу, какое-то время они стояли внизу, глядя на верхние ступени лестницы, закинув головы, и ждали. В ответ на оклик Майкла не последовало ни звука, ни движения, и он чувствовал, как напряжение нарастало, словно резинку натягивали до предела. Понял ли он тогда, зачем они пришли? Или все еще не догадывался из-за своей глупости?
Дверь с мягким щелчком открылась, и Джини появилась наверху лестницы. На ней были синие джинсы и зеленый свитер с большим воротником. Вместо обуви на ногах были толстые шерстяные носки, и ее шагов не было слышно. Эти носки они и увидели сначала сквозь перила, а потом появилась она. После убийства Эбигейл она похудела. Майкл заметил это, глядя на нее снизу вверх под необычным углом. Он с осуждением подумал о том, что, несмотря на горе, есть она не перестала. Она похудела из-за жалких страданий по мужику. Высохла, потому что Мэнтел больше не хотел иметь с ней ничего общего.