Расстрелять перед строем…

— Возьми левее! — крикнул я ему, слова потонули в грохоте боя.

Я упал на снег, длинными очередями стал отсекать пехоту от танков. Цепь гитлеровцев сломалась. Кто-то из наших смельчаков там, впереди, бросился навстречу танку, нырнул в черную воронку и оттуда перебил его гусеницу гранатой. Танк повернулся боргом к нам, будто специально показывая жирно намалеванный крест. В ту же секунду где-то слева от нас хлопнула “сорокапятка” и влепила снаряд прямо в этот крест! Танк вспыхнул огромным огненным факелом. Вдохновленные этой картиной, мы снова рванулись вперед. Еще раз хлопнула “сорокапятка”, и еще один танк, клюнув носом, остановился и зачадил. Из горящей машины выскакивали гитлеровцы и тут же мешками падали, скошенные нашими пулями.

Остальные танки замедлили свое движение, вражеская пехота залегла. И мы тоже залети, ожидая выстрелов нашей “сорокапятки”. Но пушка молчала. Гитлеровцы, наверное, раньше нас поняли, что с противотанковой пушкой что-то случилось, и резко прибавили скорость. Один из танков вырвался вперед и стремительно помчался прямо на нас. Седых, скрипнув зубами, прохрипел:

— Товарищ лейтенант, прикройте меня… — вскочил и бросился навстречу бронированной махине.

— Ты куда? Назад! — крикнул я, но было поздно.

Зайцем петляя по снегу, бросаясь то вправо, то влево, то вдруг замирая на месте, Седых чудом увертывался от пулеметных очередей. Я понял его замысел: скорее достичь “мертвой зоны” и поджечь машину. Я стрелял из пулемета короткими очередями, целясь в смотровые щели. Только так мог помочь отважному и дерзкому воину. Пули, высекая искры из брони, с визгом рикошетили. Но вот танковый пулемет на какое-то мгновение умолк — то ли я на него “повлиял”, то ли стрелявший по какой-то причине замешкался, то ли что-то в оружии не ладилось, но этих считаных секунд разведчику хватило, чтобы стремительно сблизиться с танком, швырнуть на его лобовую броню бутылку с зажигательной смесью, потом забежать сбоку и другую бутылку разбить на моторной части.

— Ну молодец! — кричал я. — Какой же ты молодец!

Еще через минуту-две мы были уже возле подбитых танков и, укрывшись за ними, хлестали очередями по пехоте, не давая фашистам поднять головы.

Но вот умолк мой пулемет, превратившись сразу в ненужный металлолом, — кончились патроны. Эх, какая досада!

— Товарищ лейтенант! — крикнул Седых, показывая рукою вправо.

А там нам во фланг заходили вражеские танки. Сколько их? Три, четыре, шесть…

— Надо отходить, — сказал Седых, — передавят они нас здесь.

Да, против танков с голыми руками не пойдешь.

— Отходи, ребята! — скомандовал я.

Растянувшись жиденькой цепью, откатывались к селу.

Танки били по цепи из пулеметов и пушек, пехота — из автоматов. У крайней хаты к нам присоединился Ясырев. Вместе с Тюской он бежал последним, стреляя по гитлеровцам длинными очередями из пулемета. Вдруг позади меня разорвался снаряд. Оглянулся — там, где только что был Тюска, дымилась небольшая воронка, а снег вокруг нее — в кроваво-красных пятнах… Почувствовал, как мурашки пробежали по спине, все поледенело внутри. Тем же разрывом был отброшен далеко в сторону Ясырев.

“Неужели убит?” Я поспешил к нему.

Гулко хлопали танковые выстрелы, вздрагивала земля. Следующий снаряд разорвался рядом со мной, ослепив ярким пламенем. Ощутил сильнейший удар и провалился в страшный огненный ад…»

На рассвете 14-го старший лейтенант Лебединцев все же смог разбудить командира полка Бунтина и начальника штаба Ершова. Со слов Александра Захаровича, дальше все происходило таким образом:

«Командир ушел на свой КПП, который выбрал ему начальник разведки капитан Гетманцев примерно в одном километре от штаба прямо на скирде соломы, так как в округе больше не имелось ни одной высотки. По логике вещей мне, не спавшему пару ночей, полагалось бы уснуть. Но я предчувствовал неминуемую беду хотя бы потому, что у противника появились танки и штурмовые орудия, что всегда предвещало вражеское наступление.

Как оказалось позднее, на той же скирде разместился и командир дивизии полковник Короткое с начальником артиллерии, оператором, разведчиком и начальником связи. Наступал туманный рассвет. Земля была покрыта глубоким снегом, мороз не более десяти градусов. Завтракали с наступлением рассвета. Как только стали видны окрестности, сначала доносился только шум танковых двигателей, а затем появились и сами танки. Они медленно выползали из многочисленных здесь населенных пунктов и занимали исходное положение для атаки. Сейчас уже невозможно установить, сколько их было развернуто на этом участке. Помню хорошо, что за цепью танков по снегу пробиралась пехотная цепь автоматчиков, а за ними самоходные орудия поддержки танков. Они с места начали бить по нашим полевым орудиям, не окопавшимся за ночь и стоявшим на прямой паводке. Некоторые гаубицы подвозились даже на крестьянских волах, так как не было бензина для тягачей. На орудие имели по пять снарядов. Как можно было славить задачу на наступление с таким количеством боеприпасов и отсутствием пехоты в частях?