Расстрижонка

Андрей задумчиво разглядывал меня. Видимо, удивлённый столь быстрым переходом от «предсмертного» состояния к разговорно-торговому.

А меня трясло. Хотелось прыгать и бегать, кричать и смеяться.

Сегодняшний разговор — куда большая победа, чем моё «Ледовое побоище» на льду Волги! Сотня каких-то туземных придурков… да хоть афро-каннибалов! Против Боголюбского — тьфу и растереть! Я — живой! Я — живой, целый и на свободе! Я ещё тут много чего… уелбантурю! И — зафигачу!

Ур-ра, товарищи!

Не уверен, что я чётко соображал в тот момент. Автоматом отметил изумление половцев-охранников при нашем, совместном с Андреем, появлением в предбаннике.

«Ванька-лысый — живой и без конвоя» — да, это изумляет.

Чуть не забыл забрать свою портупею с мечами на лавке. Там где — «оставь всяк входящий». Охранник вывел меня через какой-то другой выход во двор, провёл через ворота и сдал на руки моим спутникам.

Николай сразу кинулся выяснять подробности, но я только тряс головой и глупо лыбился. Постоянно тянуло ощупать себя. Руки, ноги, рёбра… всё на месте. Пальцы? Ух ты! Все пять! Ой! А на левой?! — И здесь пять! Чудеса! Как они красиво, гармонически сгибаются… В правильную сторону… естественно… А после Манохи могли… и неестественно. Глаза… Один закрыл — вижу, другой — тоже вижу! Удивительно!

Солнышко! Небушко! Воздушко! Хорошо-то как… И не болит нигде… Ходить, дышать, смотреть, слышать… Есть чем!

Как-то исторически-риторический русский вопрос: «Что я, об двух головах, чтобы с государем разговаривать?» — потерял риторичность. И приобрёл дополнительную историчность — так не только про московских царей говаривали.

Николай уже сыскал подворье Лазаря. Топать туда оказалось довольно далеко. Но при моей текущей адреналиново-допаминовой интоксикации… даже не заметил.

Конец семьдесят третьей части

Часть 74. «Гуляй, рванина, от рубля и…»

Глава 402

Лазарь сразу кинулся целоваться. Пришлось несколько притормозить юношу:

– Водки, баню, снова водки. Потом поговорим.

Впрочем, удержаться он не смог: едва по моей спине заходили веники, как начался «отчёт о проделанной работе». Отчёт — посла, «работу» банщика — на спине чувствую.

Лазарь очень переживал. Оттого, что потратил на своё обустройство кучу моих денег, влез в долги, а ничего серьёзного не сделал.

Забавно. Для меня главное, что он не сделал серьёзных глупостей. Обустроился, познакомился с туземцами, дорожки протоптал, связи завёл. Голову свою сохранил.

Конечно, бывали у него и ситуации… конфликтные. Но Боголюбский — благоволил, в городе про то знали и воздерживались. По мере соображалки.

Цыба потусторонне улыбалась, накрывая нам стол после бани, вежливо пропускала мимо ушей хвастливую болтовню Николая, и поглядывала на меня доброжелательно.

Среди множества забот, одолевавших меня в эту зиму, было и опасение за Цыбу. Из-за возможного появления здесь Рады — тверской боярыни-вдовицы, матери Лазаря. Рада — женщина энергичная, могла, узнав о назначении старшего сына ко двору Боголюбского, подхватить младших детей и заявиться сюда. И попытаться построить всех по своему усмотрению.

Ух, как они бы тут с Цыбой дали жару и шороху! Классика жанра: свекровь с невесткой. Да ещё в здешних сословных декорациях: боярыня против простолюдинки, вчерашней рабыни. Вблизи сурово православного и правосудного князя Андрея, при статусе посла такой невидали, как Воевода Всеволжский…

Всё Боголюбово сбежалось бы на такой цирк посмотреть!

Нутром чую — были бы жертвы в личном составе. Но пронесло — судя по показанному Лазарем письму от Рады, в Твери, после похорон там убиенного мною князя Володши, заварилась новая каша с прежними персонажами.

На одной реке, на Волге живём…

«У моей соседки сверху протекает половая щель. Когда у неё течёт — у меня капает» — юмор эпохи застоя.

В моём случае «сверху» означает — на Верхней Волге. Боюсь, будет и у меня «капать». Кровь с клинков.

Только принял после баньки стопочку — тук-стук-грюк. Влетает во двор отрок княжеский на коне вороном — оба в мыле — и орёт с коня неразборчиво:

– Светлый князь… велел Воеводе Всеволжскому… бегом бежать… быстро… на княжий двор…

Мои все подхватились, засуетились, кинулись коней седлать…

Факеншит! «Ни сна, ни отдыха измученной душе».

И заднице — тоже. Опять на коня лезть. Почитай, два года этой забавой не забавлялся. Опять же — я пока чистый. А с коня буду — уже нет.

Отрок невелик, глуп, нагл, конёк у него… такой же. Да ещё и старый. Взял я скотину божью за узду да и дёрнул. Так они оба-два на мягкое и полетели. Ну, что там, на дворе, мягкое было.

– Ты, бестолочь бестолковая, от княжьей гоньбы — хвост репейный, ты почто господина своего слова перевираешь?! Не мог князь Суждальский Воеводе Всеволжскому — велеть. Я ни ему, ни эмиру Булгарскому, никому другому во всём мире, окромя Пресвятой Богородицы, не подручник. Так что ж ты, сучий сын, промежду государями непонятности да вражду рассаживаешь? А ну брысь с отседова!