Эффекта — никакого. Даже хуже: от первого звука народ или впадает в ступор, или разбегается. Команда типа «прими конец» — с первого раза не воспринимается никогда. Вот Дик и приспособил рупор людей пугать: «Ласточка» идёт тихо, подходим к кому-нибудь дремлющему рыбачку в лодочке на реке, тут он как гаркнет… Бывало, что слушатели вместе с плав. средствами купались.
Я, конечно, упрекал и выговаривал. Но тут, когда с берега в «Ласточку» полетели камни, Дик рупорно ответил поимёнными цитатами из такелажа и рангоута. Похоже, помогло. До дурноты некоторых участников с противной стороны.
– Ты зачем в боярина камнем метал? Мало что не убил. Ежели у него ребро сломано — вира будет.
Наш матрос с двумя вихрами, пойманный одним из свитских за ухо, перепугался страшно. Выкрутился из державшей его руки, толкнул боярина на натянутый шкот, отчего тот завалился, и спрятался ко мне за спину.
Мой человек — мне и отвечать.
– Будет суд — будет вира. Заплачу. Только попало бедняге — случайно. Малец в городских целил, не в княжеских. Наш стрелок и с десяти шагов не попадает.
– А вот и нет! А вот и неправда! Я с десяти шагов в палку попадал! Сам же вчера хвалил!
– Точно. Попал. Один раз. А все остальные разы?
Паренёк хмыкнул и, далеко, по другому борту обходя пытающегося выпутаться из шкотов и фалов поднимающегося обидчика, пошёл к носу.
– И откуда ж ты такое берёшь?
Андрей, подобрав полы одежды, присел на корточки и внимательно рассматривал «узел управления» на корме.
– Это — штурвал, по-русски — рулевое колесо. Тут крутишь — там руль поворачивается. Лодочка курс… э-э… направление движения меняет.
Андрей упёр палец в штурвал, чуть провернул его, заглядывая за корму, где в клязьменской воде двигалось смутно видимое полотно руля. Потом повернул в другую сторону. Снова посмотрел за корму.
Рядом страдальчески вздохнул мой капитан: чужой — рулевое трогает… И сказать ничего нельзя — князь.
Андрей медленно перевёл взгляд на меня. Он сидел на корточках, его обычная несколько высокомерная постановка головы в таком ракурсе — вовсе не выглядела высокомерной или презрительной. Скорее — очень изумлённой.
– Вот я и спрашиваю: откуда ты взял? Этот… штурвал.
Я немедленно напыжился. Ещё бы: моё рукоделие самому Боголюбскому интересно!
– Сам сделал. Эту лодочку мы всю сами сделали. У меня, на Стрелке. Тут дощечки сосновые, тут смола этой зимой топленная, там посконь, внутри — дубовые шпангоуты…
– Это-то понятно. А где видал?
– Э… что?
– Колесо.
– Придумал.
– Сам?!
Теперь уже я непонимающе смотрел на Андрея. Потом до меня дошло. Две вещи сразу.
Первая — простая, философская, общеизвестная. Никто ничего не может придумать нового. Просто по закону божьему. «Что было — то и будет». Адам с Евой вкусили от древа познания. Познали — всё. Одномоментно. Потом что-то забыли или потомкам не передали. Но всё в мире сотворено богом. Всегда. Изначально. «Акт творения» — называется. Одноразовый. Исполняется Творцом.
Человек не может изобрести чего-то нового. Человек может быть открывателем, но не изобретателем. Можно найти, более-менее случайно, открыть, откопать временно сокрытую истину. Но не создать новую.
Обычный путь — подглядеть у соседей. Может быть — у далёких соседей. Скоммуниздить. Не — сам.
И второе. Я по-прежнему воспринимаю Андрея Боголюбского… как бы это сказать… В рамках школьной программы, как персонажа из учебника. В общем ряду развития производительных сил, политических событий, классовой борьбы, демографического взрыва, глобального потепления и основных общественно-социальных тенденций. А он — живой человек. Не только с татарским лицом, «турецким седлом» и больными позвонками, но и с личной жизнью, большая часть которой не попала в летописи.
Но мне-то лично, расхлёбывая всё это барахло, которое — «Святая Русь», приходится иметь дело не с символом и основоположником, а с живым человеком. С его конкретными закидонами, заморочками и тараканами. И его личным опытом.
– Княже, ты же ходил в Царьград? На корабле?! Ты ходил в Иерусалим. Тоже — на корабле? Так?
– Не так. В Иерусалим идут на ослах и лошадях. На мулах. А вот в Яффу… Ни на одном корабле — такого нет. Откуда ты взял? Из… из «свитка кожаного»?
Мда… Из Иисуса, даже бесконтрольно, помимо его воли, проистекала божья благодать. И излечивала геморрой у прикоснувшихся. Из попандопулы проистекают инновации. Тоже… не вполне обдуманно и целенаправленно. Геморроя не лечат, но по глазам шибают.
Я молча смотрел на него. Андрей напрочь не хочет верить в мой «пророческий дар». Не хочет, боится. Потому что прозревать грядущее возможно лишь господу вседержителю. Потому что иметь рядом с собой пророка — страшно. И — унизительно, обидно.
Он истово верит в «Чудеса Богородицы». Есть целый ряд примеров как его чудотворная икона спасала людей. Как сохранила, например, двенадцать работников, на которых рухнули дубовые плахи Владимирских «Золотых ворот». Да вот же, счастливо завершившиеся проблемные роды Анны — свежее доказательство!