Дальше начинаются непонятки невнятные: мужик явно врёт, говорить о конкретных делах не хочет. Эх, нет со мной Ноготка! Самому поковыряться…? Я у Ноготка, как-то между прочим, кое-чего поднабрался. Но — невместно. Не должен «вятший» — смерду самолично шкуру драть да кости щепить. И опять же: у меня прогрессорство стынет! Этногенез выкипает! Надо, надо всегда брать Ноготка с собой. В русских землях без палача — как без рук.
Вечерком засиделись допоздна: с Николаем по списочку — ещё разок, по подаркам — ещё разок, с Лазарем, чуть оклемавшимся — по делам кое-каким его подробненько.
Однако, дело к полуночи, пора и честь знать. Завтра — день будет, завтра — докуём.
– Господине, тебе девку посветить в опочивальне — какую слать? Толстую или тощую?
– Не надо Цыба, сама проводи. Заодно и расскажешь — как вам тут живётся.
Она свечку несёт. Показывает, где в тереме чего. Привела, лампадку перед иконой запалила, свечку прилепила, покрывало с постели откинула и к двери. Замерла и стоит, глаз не поднимает.
– Цыба, я гляжу у вас свечки-то восковые, да воск худой. Почём берёте-то?
– Это… берём… да…
И начинает раздёргивать платок. Потом вздёргивает подол и снимает платье. Так это… все три одёжки — рывком ворохом. Глянула по сторонам, кинула комом на лавку.
– Господине. Ванечка. Заскучала я по тебе, истомилася…
Я как-то… на этот счёт… не задумывался. Денёк сегодня… из запредельных. Я, конечно, парнишечка крепенький, «мышь белая, генномодифицированная». Но у такой же «мышки» под топором походить… Однако ж — хороша! За последний год — чуть пополнела, налилась. И ведь знает, забавница, как встать, как глянуть. Так и замерла. Ну что сказать — зрелище приятное. Свечка, и вправду — дрянь. Огонёк пляшет. Но от этого даже лучше: динамика игры света на обнажённом красивом женском теле… И ножки очень даже…
– Дозволь, господине, тебя ублажить-порадовать. А вот кафтанчик твой сюда положим, чтобы не смялся, не испачкался, а сапожки твои… э-эх!.. снялся… а другой… а вот поставим аккуратненько… а поясочек твой… где ж тут?… А вона… И рубашечку уберём-снимем, потом политую, солнцем гретую, пылью припорошенную… О! Вижу-чувствую, не забыл мил дружочек своей подруженьки… о как разгорелося… да затвердилося… А давай окошечко приоткроем да воздуха свежего впустим… а давай я сюда на лавочку — коленочками… тебе как? Вот и славненько… Я тут пошумлю-покричу малость… Тебе — не в упрек, себе — в удовольствие… О! А! О-о-о! Хорошо! Хорошо-то как! За весь год — первый мужик нормальный! Хоть один — от души пашет, не кривым сучком ковыряется! …бёт, а не дразнится! Ох, глубоко! Ох, достал! Ещё! Ещё, Ванечка! Ещё миленький! Ой, славно! Ой хорош уд мужа доброго, не огрызок недовыросший! Сильнее! Лишь с тобой с одним — по-настоящему! Не детва сопливая да гоноровая, муж могучий да искусный! Ох и мастер же ты Ваня! Мастер-мастерище — здорово …ище! Ай! Ой! У-у-у! Ещё-ещё-ещё! Ай! Ай! У-ё-ё-ё-й…! Уф.
Ну и текст она гонит! Несколько… просветительский. Мне, конечно, лестно, но как-то…
– Цыба, я чего-то не понял: кто тут кого…?
– Сейчас, гоподине. Только окошко закрою. Ну вот, теперь хоть режь, хоть бей — во дворе не услышат. Коль ты меня поял — мне бесчестия нет.
Так. Что-то я от «Святой Руси» отвык. Как-то мне… другая связка между этими понятиями казалась…
– Господине, ты велел мне в опочивальне посветить. Ну и вот… по обычаю… как с дедов-прадедов заведено…
Быстренько закапываюсь в дебри местного и сиюминутного «эжоповского языка» и вспоминаю. Наш, великий, могучий, всепогодный и вездесуйный. Именно его: русский язык.
«Ублажить» — в смысле оказания сексуальной услуги — понятно. «Греть постель» — слышал. Есть и ещё ряд иносказательных выражений близкого смысла. Типа: «взбить перину», «потереть спинку» или «посветить в опочивальне».
То-то Лазарь с лица свалился, в смысле: спал, когда я велел Цыбе мне посветить.
– Так ты б не ходила.
– Как это?! Это ж хозяину дома — прямое бесчестие! Что у него — служанки своевольничают. А уж после сегодняшнего… Он же не возразил! Стало быть — согласен. Стало быть — его воля.
Во, блин. Скажи — бесчестие, промолчи — аналогично. После сегодняшнего инцидента, когда я ему публично жизнь спас… Хотя, чисто между нами — я же сам конфликт и спровоцировал. Можно ж было мягче всё сделать.
Лазарю нынче отказать мне хоть в чём — прямая и явная неблагодарность. А это — точно «потеря лица». Бесчестие. Помимо яркого осознания собственной глупости, никчёмности и к делу непригодности.
Опять же — святорусский обычай. Лазарь — за старину держится. По «Закону Рускаму» жить стремится.
По традиции хозяин обязан предоставить гостю «постельную грелку». Причём, статус гостя в глазах хозяина сложным образом накладывается на иерархию женщин в усадьбе. Личные предпочтения гостя, всякие там внешности, физические, моральные, возрастные подробности «грелки»… учитываются, конечно. Но очень вторично. И срабатывают — нелинейно.