Рассуждения о Франции

Впрочем, видели ли вы, чтобы правление и особенно свободная конституция начинались вопреки сочленам Государства и обходились без их одобрения?[101] Но именно это явление нам представил бы метеор, называемый французской Республикой, если бы он мог сохраниться. Это правление считают сильным, ибо оно жестоко; но сила отличается от насилия так же, как и от слабости, и нынешний странный образ его действий, может быть, сам по себе доказывает то, что долго оно продлиться на сможет. Французская нация этого правления никак не желает, она его претерпевает. Она остается подвластной ему или потому, что не способна его сбросить, или опасаясь чего-то худшего. Республика опирается лишь на эти два столпа, в которых нет ничего истинного. Можно сказать, что она держится целиком на двух отрицаниях. Весьма примечательно также, что сочинители — друзья Республики отнюдь не стремятся показать доброту этого правления; они хорошо понимают, что именно здесь уязвима его броня: они говорят лишь, с той смелостью, на которую способны, что таковая возможна; и едва касаясь (стр.68 >)этого тезиса как раскаленных углей, они единственно пытаются доказать Французам, что те подвергнули бы себя большим бедствиям, если бы вернулись к их старому правлению. Именно в этом предмете они красноречивы; они неистощимы на тему о неудобствах революций.[102]

А если вы на них нажмете, то они окажутся людьми, согласными, что революция, создавшая нынешнее правление, была преступлением, лишь бы с ними согласились насчет того, что не надо совершать новой революции. Во всем, что они говорят об устойчивости правления, чувствуется не убеждение рассудка, но греза желания.

Перейдем теперь к великому проклятию, которое висит над республикой.

Глава пятая.

О ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ,

РАССМАТРИВАЕМОЙ В ЕЕ АНТИРЕЛИГИОЗНОМ СВОЙСТВЕ.

ОТСТУПЛЕНИЕ О ХРИСТИАНСТВЕ

(стр.69 >) Есть во французской Революции сатанинское свойство, которое отличает ее от всего, что видели, и может быть, от всего, что увидим.[103]

Вспомним великие заседания![104] Речь Робеспьера против духовенства,[105]

торжественное отступничество священников, осквернение предметов культа, освящение богини Разума и то множество неслыханных сцен, в которых провинции пытались превзойти Париж; все это выходит из обычного круга преступлений и принадлежит, как кажется, другому миру.

И даже ныне, когда Революция во многом обратилась вспять и когда великие бесчинства прекратились, принципы остаются. Разве законодатели (я прибегаю к их же термину) не произнесли эти неслыханные в истории слова: Нация не оплачивает (стр.70 >) никакую религию? Мне показалось, что некоторые люди времени, в котором мы живем, в какие-то моменты доходят до ненависти к Божеству; но нет нужды в этом отвратительном проявлении силы для того, чтобы сделать бесполезными самые великие устроительные усилия: одно забвение великого Существа (я не говорю презрение) есть непреложное проклятие на людские произведения, которые им заклеймены. Все вообразимые учреждения покоятся на религиозной идее или они преходящи. Они сильны и прочны в той мере, в какой обоготворены, если позволено так выразиться. Человеческий разум (или то, что люди, не разобравшиеся в сути дела, называют философией) не только не способен заменить основы, которые именуют суевериями,

 — опять-таки не понимая, о чем идет речь; философия — вопреки распространенным суждениям — по существу есть сила разрушительная.

Одним словом, человек не может представить Создателя, если только не входит в отношение с ним. Сколь мы безрассудны! Если мы желаем, чтобы зеркало отразило образ солнца, разве оборачиваем мы это зеркало к земле?

Такие размышления обращены ко всему миру, к верующему, как и к скептику: выдвигаю я факт, а не тезис. Неважно, осмеиваются ли религиозные идеи или они почитаются: тем не менее они образуют, будучи истинными или ложными, единственную основу всех прочных учреждений.[106]

Руссо, человек, который, быть может, более всех на свете заблуждался, высказал, однако, (стр.71 >) следующее соображение, не пожелав сделать из него выводы:[107]

Иудейский закон, говорит он, существует и поныне; закон сына Исмаилова вот уже десять веков правит полумиром, они возвещают еще и сегодня, что их предписали великие люди…надменная философия или слепой пристрастный ум видят в этих людях лишь удачливых обманщиков.[108]