Рассвет 2.0

Я напоследок все же не выдержал и спросил, о ком идет речь. Может быть, я знаю его. Мама ответила:

— Кое-что ты о нем знаешь. Цзиньши — Золотой Лев… простой псевдоним, в общем-то, простой перевод имени на ханью. В оригинале этого господина зовут Леон Гольденберг.

Да. Перевод не совсем точный, конечно. Гольденберг — золотая гора. Лев Золотая Гора. Но это уже частности.

Во время Освобождения мама была немногим старше нас. По внешности она даже противоположна Марси — Марси смуглая, с индейско-креольскими чертами брюнетка, мама ослепительно белокожая блондинка. Но она тоже была красивой молодой женщиной, и это как-то роднит ее тогдашнюю с Марси. Интересно, что я сделаю, увидев этого господина? Боюсь, что его лицо после этого вряд ли останется целым… ничего страшного, я думаю даже, что советы меня поймут.

Мы сели с Марси на балконе пить чай. Летний ветерок ворошил ее черные волосы, кот охотился за легким шелком свисающей юбки. Я смотрел на Марси, она рассказывала что-то о методе, каким смогла вычислить код, — я понимал примерно две трети; но мне было совершенно не скучно, это была противоположность скуки. Сидеть вот так и смотреть на Марси, как оживленно горят ее глаза, как взлетают тонкие руки.

— Знаешь, а ты ведь гораздо лучше выглядишь сейчас, — признался я, — ты как-то ожила.

Марси кивнула.

— Я и чувствую себя лучше. Спасибо, Стаська. Сидела бы я сейчас одна как сыч в гостинице и плакала… а чего плакать? В мире есть такие интересные задачи. Поработать — это то, что мне сейчас было нужно!

Она вздохнула.

— Почему я вообще перестала работать в полную силу? Служить, конечно, служила — хотя были даже периоды, когда я вообще ничего не делала и на Службу не ходила — жила за счет Кости, и ты знаешь, он постоянно намекал, что это ему нравится. Даже прямо говорил. Но ведь важно работать, и не просто для себя работать — важно служить. Только так ты остаешься человеком. Сохраняешь связь со всеми… живешь не ради себя, не погрязаешь в этих своих мелких страстишках, переживаньицах, а решаешь задачи, преображаешь мир. Ведь банальность — но почему я этого не понимала?

— Да, — сказал я, — это такие, как Цзиньши, думают, что люди работают только ради каких-то почестей, материальных наград… А человеку свойственно работать, нормально, естественно — это как двигаться. Можно, конечно, вообще не двигаться — это экономит энергию. Но человек и здоровое животное не могут жить без движения… вон кот имитирует охоту — ему не надо ловить мышей, его и так накормят. Но он не может хотя бы не играть в охотника. Ему без этого тяжело жить. Так же и у нас с работой…

— Стаська, тебе играть надо, — посмотрела на меня Марси, — ты такой музыкант… даже сам не понимаешь.

— А тебе кататься надо, — кивнул я, — и мы с тобой когда-нибудь повторим, как, помнишь, в школе…

Мы переглянулись, будто видя перед глазами общую картину — белый рояль посреди катка, и девочка в белом и серебристом кружится под музыку.

Мы в последний наш год перед выпуском сделали этот номер. Я играл на льду на рояле Грига, очень тихая, звенящая мелодия. Песнь Сольвейг. Марси танцевала.

— С катанием все не так просто… взрослой женщине трудно достичь высоких результатов снова, даже со всеми стимуляторами. Просто анатомия…

— Марси, ну а что, тебе олимпиаду надо выиграть, что ли? Тебе просто надо кататься. Красоту создавать. Я тоже как пианист вряд ли когда-то войду в Рейтинг — что бы ты ни говорила.

Комм послал мягкий сигнал — вызов. Я посмотрел источник. Сжал зубы.

— Марси, подожди, я сейчас…

Я плотно закрыл дверь своей спальни и вывел изображение Кости на экран.

Странно, наверное, но и сейчас я не питал к нему никаких дурных чувств. Серые глаза, каштановые вихры. Это все тот же Коська, практически брат.

А собственно, почему бы и нет? Ну не сошлись они с Марселой. Ну повел он себя, может, как мудак — бывает. Не поняли друг друга. Это же еще не преступление…

— Марсела у тебя? — спросил он отрывисто. Я кивнул.

— Да, я предложил ей пожить у меня. Она была в таком состоянии…

— Смотри, — заметил Костя, — это ее состояние я хорошо знаю. Как бы ты сам с катушек не слетел. Я-то с этим живу уже много лет, а ты не привык.

— Да нет, — удивился я, — она уже успокоилась. У нее все хорошо.

Лицо друга скептически искривилось.

— Затишье перед бурей… ну когда начнет крушить мебель — звони, заберу. Кстати, воображаю, что она тебе наговорила. Ты поосторожнее — она когда говорит, у нее давно реальность от фантазий не отличается. Она тебе может наговорить, что я ей ноги переломал и с балкона скинул… Дели на всякий случай все на десять, так будет вернее.

— Спасибо за предупреждение, — ответил я холодно. Из ледяных колючих слов Кости вырастала совершенно незнакомая Марсела — непредсказуемая, опасная ведьма, истеричка, социопатка… Я уже слышал об этом — и мог бы полюбить Марси и такой. Я бы ее лечил. Убедил бы лечь в больницу, обследоваться… Но образ настоящей Марси, которую я увидел в эти дни, которая ни разу не повела себя неадекватно — сталкивался с этим снежным клубком, высекая льдинки, бьющие в кожу.