Рассвет 2.0

— Кроме того, ты неверно представляешь ОЗ. Ты все еще думаешь, что это спецслужба вроде КБР. Нет. Теоретически все коммунары являются служащими ОЗ. Могут и должны содействовать в операциях и даже в них участвовать. Сами служащие не являются какими-то офицерами, не освобождаются от основной службы. Это своего рода самодеятельность. Так задумано. Правда, в ОЗ есть небольшое количество освобожденных от другой службы координаторов — это да. Но это не командование, их руководящая роль весьма ограничена. Это не армия, не силовая структура. Это — общественная защита. Так что ты и Марси имеете полное право участвовать в нашей операции.

От Штутгарта мы домчались с безумной скоростью за 20 минут — нам выделили отдельную полосу, ОЗ предъявила права срочности. И вот теперь высадились неподалеку от жилища нашего лесного отшельника. Народу здесь жило немного — заповедник. Я ожидал увидеть Бодензее, но оно даже не мелькнуло — Гольденберг-Цзиньши поселился в промежутке между Верхним и Нижним озерами, а дом его смотрел в темные спокойные воды маленького озера Миндельзее. Вроде бы где-то здесь же располагалась раньше вилла семьи Гольденбергов — не на этом озерке, но где-то в районе Констанца.

Светлая, ясная ночь — почти полный круг луны, новогодние гирлянды сияющих звезд. Мы шли через редкий лес быстрым шагом. Мой комм подал сигнал, принимая файл — мама передала нам план дома. На ходу я чуть прикрыл глаза, вызывая изображение на сетчатку — дорога просвечивала сквозь план.

— Здесь два входа, — сказала мама, — Стас, ты идешь через дверь, пытаешься позвонить и официально поговорить. Представишься туристом, потерпевшим аварию. Это не даст результата, но отвлечет, а потом ты вскроешь дверь с помощью комма, я сейчас передам код вскрытия. Марси заходит через подвал — то же самое, с помощью кода, чтобы не было тревоги. Я иду через балкон.

Она остановилась.

— И вот еще что. Никаких фокусов. Я командую операцией. Все, что я говорю — приказы, не подлежащие обсуждению. Не согласны — уходите сейчас.

— Согласны-согласны, — буркнул я. Куда уж там…

Мы вышли к дому старого геймера. На миг в моем сердце зародилась… не то, чтобы зависть или ненависть — но неприятная, неясная досада.

Вот человек, который значительную часть жизни мучил, эксплуатировал, наслаждался невероятной роскошью за счет смерти и тяжелейшего труда миллионов и миллиардов людей. Во время Освобождения он стал врагом, убивал, вредил — о том, что он сделал моей матери, лучше даже и не вспоминать. Отбыв всего 7 лет в ЗИНе, где не слишком страдал, далее тоже паразитировал на обществе, пусть где-то и служил, и даже что-то относительно полезное невольно сделал, и пусть его темные делишки за все это время никому были не известны…

Но вот у нас на Урале, да думаю, и в Европе тоже получить такой особняк — вовсе не просто. Это даже не дом, как у Лады Ореховой — это можно назвать именно особняком. Двухэтажная вилла в эклектичном стиле — с тонкими колоннами, спирально закрученной крышей, шарами-башенками, в которых, очевидно, располагались комнаты. С эффектной подсветкой, точно памятник архитектуры — иначе серый камень облицовки скрывал бы дом ночью от посторонних глаз. Геометрический ухоженный сад за резной оградой.

Он умен и, наверное, как-то смог обойти очереди на отдельный дом, да еще на границе заповедника — то ли доказал свои невероятные заслуги в чем-то (в чем?!), то ли использовал связи, то ли вообще вскрыл сервера распределителей…

Никто, конечно, по этому поводу париться не будет. Общество у нас устойчивое. Пусть подавится своими плюшками. Но черт возьми, мне почему-то стало обидно. Это просто несправедливо.

Почему угнетатель, избежавшие справедливого народного гнева во время Освобождения, теперь живет настолько хорошо? Даже лучше других? Ладно еще, он потом был бы невероятно полезен обществу. Но Леон стал простым тренером, позже изобретателем — так и изобрел, скажем так, не сильный искин и не искусственную матку, а банальный тренажер.

Ничего, сейчас он ответит за все. Мама и Марси разошлись по позициям. Я направился прямо к дому.

Наша задача — захватить Гольденберга и доставить его в Штутгарт, в уже подготовленный изолятор. В идеале — без повреждений (гм… насчет себя я был теперь не уверен). На худой конец — парализованного и обездвиженного. А дальше — дальше его дело будет разбирать совет. Скорее всего Европейский.

Я взошел на широкие ступени крыльца. Дверь — не дверь, а врата в ажурной белоснежной решетке, украшенные вьющимся виноградом. Я помахал рукой входному устройству. Сейчас оно передаст сигнал и мое изображение — я поднял воротник почти до носа и сдвинул на лоб кепи — сидящему где-то в доме Гольденбергу. Хорошо бы он спал — тогда совсем удобно.

— Wer ist da23? — послышался звучный, совсем не старческий голос из динамика. Я ответил на английском — мои знания немецкого несколько заржавели, когда-то я его выучил для интереса, но давно не пользовался.

— Простите… я турист, у меня с лодкой что-то, и связи нет… еле выплыл, вот добрался до вас… помогите! Не знаю, что делать!