Рассвет над океаном

Бред бесспорный: снежная равнина, рассечённая холодной чёрной рекой, с бесчисленными рукавами и притоками. Я лежала на плоту, который несло вниз по течению, и всё ждала, когда замёрзну насмерть вместе с рекой. И всё никак не замерзала.

Задержав дыхание, медленно открываю глаза. Белёный потолок с ветвистой трещиной — вот они, моя река и моя равнина! На самом деле, это всего лишь потолок, который давно не ремонтировали, а воздух, которым я дышу — тёплый и живой. Не Центр.

Господи, это же не Центр!!!

Осторожно поворачиваю голову. Прямо перед носом — очень старые, выцветшие обои в розочку. Смотрю в другую сторону. Большая пустоватая комната, окно в полстены, воланы плотного тюля, подсвеченного рыжим. В дальнем углу — стойка для капельницы. На прикроватном столике — фарфоровый с позолотой кувшин, чашка и батарея ампул и блистеров.

Где я? Если в клинике, то это очень странная клиника.

Сажусь в подушках и замираю, захваченная новым — блаженным! — ощущением. Чистая! Я — чистая! Чистые волосы, заплетённые в две косицы, чистое тело, чистая постель. Удобная, между прочим, постель… разве что слишком мягкая. А человек, заплетавший мне косички, кто бы он ни был, не желал мне зла.

Тянусь к кувшину. Почти не расплескав воду, наполняю чашку. Худые, бледные, исколотые руки — неужели это мои руки?! Вода совсем не холодная, но очень вкусная — никогда не пила такой вкусной воды!

Потихоньку, опасаясь приступа дурноты или головокружения, опускаю ноги на пол и встаю. Всё в порядке. Сердце заходится, и слабость, но с прежней слабостью нельзя даже сравнивать! А что это на мне надето? Ночная сорочка до пят, тонкое белое полотно, вышитое вручную… В каком сундуке её нашли? Подобные, наверное, носила моя бабушка!

Пол из некрашеного дерева, ковёр, выцветший, как обои. Подхожу к окну, отодвигаю кружевную завесу. В частых перекрестьях оконной рамы — кусок рыжего по-утреннему неба и непроницаемая ярко-зелёная стена леса. Понятно, почему так пахнет хвоей. В носу вдруг становится щекотно от подступивших слёз — я не думала, что ещё когда-нибудь увижу деревья и небо!

Эй, есть тут кто-нибудь? Есть, конечно, но они меня не слышат. Начинаю уставать, но в постель возвращаться не хочется — судя по всему, я провела в ней не один день. Не буду ждать, пока придут ко мне — сама отправлюсь на разведку.

За дверью — ещё одна комната, поменьше. Аккуратно застеленная кушетка у стены. Под окном — архаичный письменный стол с разложенными на нём книгами. Ещё один стол, громоздкий и длинный, заставлен пробирками, банками и приборами. Среди приборов я опознаю только микроскоп. Два ротанговых стула. Компактный холодильник — похоже, единственная новая вещь в этом доме, не считая стойки для капельницы.

За следующей дверью — лестничная балюстрада, небольшой холл без мебели, распахнутое настежь французское окно. А за окном — пёрышки высоких утренних облаков и просторная, залитая солнцем терраса.

Я вижу низкое плетёное кресло и тёмный стриженый затылок над его спинкой. Я уже знаю, чей это затылок и чья рука лежит на подлокотнике. Знаю, но сама себе не могу поверить. Делаю ещё несколько шагов. Шершавое тёплое дерево под ногами сменяется гладкой холодной мраморной плиткой.

— Джарод!

Он вздрагивает и оборачивается.

— Мия!

Хочу улыбнуться ему, но губы меня не слушаются, а глаза, оказывается, уже мокрые.

— Джарод. Скажи мне срочно, на каком мы свете!

41. Джарод. День 7-й, раннее утро

…Из Центра он отвёз меня к себе домой. Мы пробрались к потайному выходу, о котором не знал даже я. У самого выхода нас ожидала машина, за рулём которой восседал щуплый невзрачный человек — вероятно, одно из «папиных» доверенных лиц. Меня спрятали на заднем сиденье за непроницаемой чернотой тонированных стёкол. Пять часов назад, когда я прислушивался к сигналу, означающему, что проход в Центр открыт — могло ли мне тогда прийти в голову, что обратный путь я совершу в машине мистера Рейнса?

С того момента, как он сказал: «Следуй за мной!» — я целиком положился на него. Доверился, но не ему самому, а его фанатичному желанию заполучить нашего с Мией несуществующего ещё ребёнка. Доверился — и не прогадал.

Несколько дней — не знаю точно, сколько, часы у меня сразу забрали — я провёл в его подвале. Подвал был благоустроенный — похоже, я не первый коротал там время. Я написал подробную схему Мииного лечения, молясь о том, чтобы эта схема позволила ей дожить до нашего отъезда. Составил для Рейнса список лекарств и всего необходимого, что предстояло взять с собой. А дальше просто ждал, сознавая, что итог мучительного ожидания может быть вовсе не тем, на который я рассчитываю. Из-за бронированной двери возникнет не хозяин дома, а команда чистильщиков. И это будет означать, что Мии не стало, а меня сдали Триумвирату. Страшно мне не было: если случится первое, второе потеряет значение.