Самым угрожающим в нашем разрушительном процессе мне представляется стремительная ливанизация человеческого сознания, когда межнациональные конфликты тут же перерастают в конфликты внутринациональные, когда в недрах еще вчера сплоченных идеей суверенитета народов возникают почти немотивированные междоусобицы, когда, наконец, гражданские и социальные эти распри оборачиваются непримиримым противостоянием всех против всех и каждого против каждого. Во что подобная ситуация может вылиться в самом ближайшем обозримом будущем, об этом мне не хочется даже думать.
Я готов согласиться с теми, кто утверждает: наша страна — это империя, правда, империя особого, идеологического типа, где имперский народ не пользуется никакими политическими или социальными привилегиями перед другими населяющими ее народами. Скорее — наоборот.
Но можно ли назвать империей Чехословакию с ее «нежной революцией», где с зеркальной адекватностью отражаются все происходящие у нас процессы и которая с еще большей, чем у нас, стремительностью разваливается на глазах У всех?
Можно ли также назвать империей Югославию? Едва ли. А между тем национальная рознь в этой стране приобрела не меньший, чем в СССР, накал, в результате чего Балканы вновь, после недолгого исторического перерыва, превращаются в пороховую бочку Европы, а гражданская война уже бушует на границах Италии.
Я готов согласиться с тем, что трагические эти процессы являются следствием порочной национальной политики тоталитарных режимов, но тогда давайте зададимся вопросом: какими мотивами руководствуются сепаратисты самых что ни на есть демократических стран, устилая безвинными жертвами свой героический путь к столь желанному для них суверенитету — в Испании басков, на французской Корсике, в английской Ирландии и прочее, и прочее, и прочее?
Я готов не только согласиться, но и всячески содействовать независимости любого, даже самого немногочисленного народа, но только в том случае, если ее — этой независимости — добиваются законными, сугубо демократическими средствами.
Если же это происходит за счет чуждой, да к тому же еще и чаще всего ни в чем не повинной крови, то я вправе назвать такое явление обыкновенным фашизмом, моральным и нравственным СПИДом нашего времени, подлинной чумой XX века.
Поэтому я убежден, что выход у нас один-единственный: диалог, как бы мучительно труден он ни был. Другого глобуса, увы, нам уже никто не предложит и мы обречены жить рядом друг с другом. В этом фатальном соседстве мы вынуждены или договориться в конце концов, или перегрызть друг другу глотки. Так что выбор у нас невелик. И от того, что восторжествует у нас — разум или эмоции, — зависит, выживем ли мы на этой земле вообще.
К сожалению, я никак не могу причислить себя к большим оптимистам. Я почему-то считаю, что мы уже сели в поезд, который везет нас в наше завтрашнее Сараево, но, может быть, мы еще способны если не остановить этот безнадежный состав, то хотя бы перевести стрелки, чтобы выкатиться на спасительную железнодорожную «горку», откуда мы смогли бы вернуться в исходное положение, и попробовать двинуться в более благоприятном направлении. Может быть, это уже невозможно, но давайте все же попытаемся. Царствие Божие, как известно, усилием берется.
Я убежден, что в ситуации, которая сложилась в стране сейчас, пора отказаться от извечного русского вопроса «Кто виноват?», ибо поиски виновных в случившемся с нами в настоящее время лишь усугубляют эмоциональную напряженность в обществе, накаляя социальные, политические и национальные страсти.
На мой взгляд, отныне актуальным становится другой (и тоже типично русский) вопрос: «Что делать?» Если в ближайшем обозримом будущем мы не найдем на него ответа, то не только Россия, но и весь посткоммунистический мир сделается, выражаясь языком космологии, огромной черной дырой, которая наподобие гигантского пылесоса постепенно всосет в себя и всю западную цивилизацию.
Итак: что делать?
И этот вопрос теперь жизненно важен не только для нас, но и для Запада.
1991
Путч или репетиция?
Государственный переворот правого толка в Советском Союзе провалился. В связи с этим мне остается поздравить как себя, так и своих соотечественников.
Но по мере отдаления от этого воодушевляющего события, сквозь редеющий туман первоначальной эйфории начинают все определеннее выявляться многие недоумения и вопросы по поводу всего случившегося.