Ратибор. На арене Кузгара

— В Кузгаре-то? Два месяца и четырнадцать дней ровно. И это, кстати, по здешним меркам немало, ибо тут текучка — страшная!.. Бывает, не успевают за пятки с арены выволочь павшего в бою, а на его освободившийся топчан уже другой зад опускается! Ну а я счёт времени по солнцу веду, дабы не свихнуться, — горестно простонал норманн. — Э-эх, неудачно наша дружина на ялминских торгашей тогда сиганула… Так-то мы тамошних барышников знатно щипали в верховьях Алрозии, но в последний заход купцы ушлые повстречались, на живца нас поймали. Охраны у них оказалось будь здоров!.. Опытные воины попались, пусть и сборная солянка. Разбили нас в сече втрое превосходящими силами, нескольких в плен взяли. Раненых добили, а оставшихся четверых, более-менее целых, ослямам продали, для Кузгара. Из своих лишь я один до сих пор дышу. Остальные на этой проклятой арене полегли… — северянин уныло вздохнул. — Меня, кстати, Гудбранд зовут. По прозвищу Желтоголовый. По цвету волос обозвали, — со смущённой улыбкой пояснил викинг.

— Ратибор, по прозвищу Дурная Кочерыжка, — представился «рыжий медведь». — Так, правда, с недавнего времечка, называю себя только я сам… А скажи-ка мне, Гудбранд Желтоголовый, как Калеб попадёт ночью со своего второго этажа к нам на третий?

— Тебя пример этого Коркюта ничему не научил? — сначала было усмехнувшийся самокритичному замечанию собеседника норманн досадливо крякнул. — На лапу даст страже на посту, и всего делов! Чай, не первый раз… Зарабатывают бритты очень хорошо в Кузгаре. Подозреваю, отстёгивают определённый процент Ельваху, дабы он схлопывал зенки на их пакостные проделки да противников им полегче подбирал.

— Взаимовыгодное сотрудничество, значит… — глубокомысленно протянул могучий великан, также откинувшись на кровати.

— Именно, русич. Из тех свободных вояк, кто поумнее, многие, ведаю, мзду главному смотрителю заносят. В первую очередь за то, чтоб на верную смерть их не посылал.

— Хм… А хозяин Кузгара в курсе?

— А пёс его знает, рыжий! Поговаривают, Джушукан не просыхает. А в таком блаженном состоянии, когда вечно под хмельком, сам понимаешь, можно многого и не подмечать.

— Аль не обращать внимания, считая проступком незначительным, — протянул задумчиво Ратибор. — Закрывать глаза, так сказать, на мелкие проказы своего преданного подчинённого. За ко́кушки-то взять всегда успеется…

— И такое может быть, — согласно мотнул пшеничной гривой Гудбранд. — Все мы не без греха. Но тебе не над этим надобно кумекать, а над тем, как после полуночи с уборной на своих двоих воротиться! Ты, конечно, бывалый витязь, ента сразу видно, но сильно я сомневаюсь, что в одну рожу он пожалует…

— Уж как-нибудь да сладим, — пренебрежительно хмыкнул Ратибор. — Ты мне лучше проясни, будь добр, один момент: я правильно понял, что разборки между ристальщиками всё же бывают? И Ельвах какую-нибудь очередную склоку может «проглядеть», ежели его подмазать золотишком, верно?

— Верно, — Желтоголовый протяжно зевнул.

— Хм, странно… — Ратибор неторопливо продолжал уточнять представлявшуюся важной перед ночной «беседой» с бриттами информацию. — Он же недавно с упоением нам вещал, что, мол, смерть тем полагается, кто успокоит наглухо кого из собратьев по лихому ремеслу. Или нечистый на руку плешак сию пламенную речь всем новичкам на входе в Кузгар лопочет?

— Так и есть. Да и ключевое слово тут: наглухо, рыжебородый! — дан лукаво улыбнулся. — Если после неудачного разговора кто-то протянет ноги навсегда, тогда да, последствия будут, скорее всего, печальные для учудившего. Ну а ежели эти ноги будут просто переломаны, то есть шанс избежать топора палача. При условии, что покалеченный не должен был в ближайшее время участвовать в каких-либо значимых игрищах. А коли вообще обычным мордобитием разрешится спорная ситуация, без особых телесных повреждений, так и вовсе можно отделаться лишь последним ослямбским предупреждением… Ну, выпороть могут, но есть вероятность, что сквозь пальцы на шалости посмотрит Ельвах; тут всё зависит от того, сколько ему занесли деньжат, от самой ситуации в целом и, конечно, от текущего статуса виновного в проступке бойца…

— В смысле? — кустистые брови Ратибора вопросительно поднялись.